tatar.uz

– Школа для меня была забавой. Но, хотя я был хулиганом и озорником, по окончании 1-го класса в русской школе получил в награду за прилежание – книжку «Наши ясли» Зинаиды Александровой. Первая книга, которую я взял в библиотеке, была «Рваное ушко» Константина Паустовского. Из учителей помню Веру Федоровну. Когда мы жили в 1-м отделении совхоза, приходилось идти в школу 4 километра по пустынной дороге, вдоль которой стояли телеграфные столбы.

Поначалу плохо знал русский язык. У нас был демобилизованный краснокутский солдат. Как-то он провожал меня в школу и напевал частушки:
Жил был Марков генерал,
Сволочь красную рубал.
Эй, Дуня, Дуня, Дуня, Дуня, Дуня, я!
Дуня – ягодка моя! Белый крестик на груди,
Сам Корнилов впереди.
Эй, Дуня, Дуня, Дуня, Дуня, я!
Дуня – ягодка моя!
И так далее. Когда он запел куплет о матросе, я спросил: «А что такое матрос?». Он пытался объяснить: это тот, кто по воде плавает. А я знал матрас, набитый соломой. Я сразу представил себе матрас, плывущий по болоту, и спросил: «Его выбросили, что ли?». Он, отчаявшись объяснить, махнул рукой: «Подрастешь, узнаешь».

Пройдя 30 километров от Ташкента, встретил железнодорожника, производившего ремонтные работы. Узнав о постигшей меня беде, железнодорожник посоветовал пройти ещё один-полтора километра до станции Кзыл-Ту, где имеется такое предприятие, которое называется Госсортфонд, а на этом предприятии можно устроиться на подённую работу и написать домой письмо о случившемся. Я так и поступил. Оказалось, что я встретил в трудное для меня время хорошего человека. Встреча была недолгой, но черты лица его с пышными седыми усами запомнил на всю жизнь. Запомнил и фамилию его — Шубин.

Шубин посоветовал мне в Госсортфонде обратиться к Ильину. Ильин Инокентий Михайлович оказался таким же седоусым, спортивного сложения, лет под шестьдесят, энергичным и подвижным человеком. Всем он ведал в Госсортфонде: открывал и закрывал склады, принимал и давал работы подёнщикам, давал им аванс — деньги на жизнь, следил за порядком на предприятии и так далее. Мне он предложил обыкновенным решетом сеять красный железный порошок, применяемый при очистке семян люцерны. За каждую бочку просеянного порошка я получал 10 рублей. Сидя с решетом с утра до вечера. вымазавшись и наглотавшись этого порошка, я ежедневно выполнял по полторы нормы и зарабатывал по 15 рублей в течении месяца. А когда закончил всю эту работу стал работать грузчиком. Грузил мешки в вагоны, разгружал их из вагонов. На первых порах я жил в передней комнате Госсортфонда, где кроме небольшой грубки и пары стульев ничего не было. На ночь укладывался прямо на полу, расстелив пустой мешок и укрывшись своей телогрейкой. Благо пол был деревянный.

Сложно было с питанием. Кроме кипятка, которого кипятил на грубке, другой горячей пищи не употреблял, основным продуктом моего питания был хлеб. Изредка покупал в небольшом ларёчке у железнодорожного вокзала разные консервы и колбасу.

Прожив более месяца в таких условиях, я сблизился с одним рабочим — дядей Мишей Трунаевым, который жил в своём саманном доме. Его сын, Коля, так же работал со мной грузчиком. Коля был моим ровесником. Кроме Коли в семье Трунаевых были ещё двое детей: пятнадцатилетняя дочь Манька и грудной ребёнок, имени которого я не помню.

Жена дяди Миши, тётя Липа, согласилась с мужем, предложившем ей, чтобы я жил и питался у них за 100 рублей в месяц. Так я стал жить и нормально питаться в семье Трунаевых. Однако ненормальное питание и плохие условия моей жизни до этого не остались бесследно. Вскоре после переселения к Трунаевым, с заходом солнца я терял своё зрение. Днём и ночью при свете, вижу всё, а ночью без света — ничего не вижу.

Однажды, как-то вечером, прямо на вокзальной площади демонстрировали кинофильм, что было редким явлением на этой небольшой станции. Коля, который незадолго до этого поступил на работу учеником стрелочника на железной дороге, находился на дежурстве. По этой причине Манька вызвалась сводить меня на это зрелище. Фильм был «немым»: назывался он «Искатели счастья». Когда кончился фильм и потух свет, я, не видя ничего, стал шарить Маньку, но она, стерва, смылась. Пришлось добираться домой на ощупь, ориентируясь рельсами и шпалами железной дороги, которая проходила мимо дома Трунаевых. Когда я, с большими трудностями добрался домой, Манька, как и вся семья Трунаевых, спала уже крепким сном.

Дождавшись выходного дня, по совету тёти Липы, я отправился на базар в районный центр Сарагач, чтобы купить печёнки для лечения своей куриной слепоты. Районный центр Сарагач находился всего в трёх километрах от станции Кзыл-Ту. На сарагачском базаре я без особого труда нашёл необходимый мне продукт и купил его в достаточном количестве. В тот же день, после моего возвращения из базара, тётя Липа приготовила мне принесённую печёнку, которую я съел с большим аппетитом. Уже вечером того дня моя куриная слепота исчезла, и я стал снова, как и раньше, видеть всё, как днём, так и ночью. Кстати, Сарагачский район входил в состав Южно-Казахстанской области с центром в городе Чимкент. А столица Узбекистана — город Ташкент находился всего в тридцати километрах южнее Сарагача.

По-прежнему, я продолжал работать грузчиком в Госсортфонде. Когда не было вагонов, то нам давали другие работы. Чаще всего мы на ручных веялках веяли семенное зерно пшеницы, ячменя или риса, которые по прибытии вагонов грузили и отправляли по назначению.

Получив справку о времени и месте моего рождения от отца, уплатив положенный штраф за утерянный паспорт, я получил временное удостоверение сроком всего на три месяца. Правда, по какой-то причине отец перепутал мой действительный день рождения — вместо 9-го апреля в справке записали 25 августа 1921 года. так я «помолодел» на 4,5 месяца. Хоть за это спасибо моему отцу. А то я вообще не имел тогда никакого документа. Обнаружив меня без документов в Госсортфонде участковый милиционер хотел чтобы я немедленно убрался с территории его участка. Спасибо Инокентию Михайловичу Ильину, который сумел отстоять меня тогда. А когда я получил документы, участковый уже не беспокоил.

..