tatar.uz

Старый город 1968..70

Старый город 1971..73

2025-05-26

1971 Рабочий-городок

из Дильбар Абдурахимова «РАДУЮСЬ КАЖДОМУ ПРОЖИТОМУ ДНЮ…» Ташкент-2022 (стр.46-53)

Фаат уехал в Москву продолжать учебу, а я осталась жить с его матерью и сестрой в Рабочем городке по улице Усто Ширин. В доме было 2 комнаты с коридором, удобства во дворе. Зимой в доме было очень холодно, особенно ночью. Но я стеснялась делать свои дела в коридоре или в другой комнате и выходила во двор на мороз.

По соседству с нашим домом жила многодетная узбекская семья. В их доме всегда было тепло. Я любила заходить к ним и сидеть в уюте среди детского гомона. Моя свекровь не понимала, зачем я туда хожу и что там делаю. Надо сказать, они с Флорой относились ко мне весьма прохладно. Их семья всегда жила обособленно. А мне, после моей семьи, где жили нараспашку, гостеприимно и хлебосольно, это было непривычно. Вот что значит войти в семью, не узнав традиции и законы, по которым они живут!

На субботу и воскресенье меня отпускали к родителям. Я забирала с собой грязное постельное белье, посколькув доме мужа не было ни стиральной машины, ни условий для стирки. Войдя в родительский дом, я в первую очередь открывала холодильник, который всегда ломился от изобилия. Мне не нравилось то, что готовила свекровь, да и делала она это в каком-то доисторическом казанке.

Однажды к нам в гости пришла моя мама. В это время мы с Флорой пекли торт. Я предложила маме попить чаю, а она ответила, что голодна. Я, к своему стыду, не пригласила маму пообедать, а ведь она пришла в гости, причем, издалека. Сказывалось влияние семьи Фаата: они ни сами не ходили в гости, ни к ним никто не приходил. Мне до сих пор стыдно за тот случай.

1972 Род-дом №1

из Дильбар Абдурахимова «РАДУЮСЬ КАЖДОМУ ПРОЖИТОМУ ДНЮ…» Ташкент-2022 (стр.46-53)

Наступила весна, близилось лето, я ходила с работы домой по ул. Усмана Юсупова, заходя по пути в магазины, покупая фрукты и овощи. Потом только узнала, что свекровь жаловалась сыну, дескать, я никогда не прихожу с работы вовремя. Это я-то со своим животом позволяла себе гулять и не приходить домой вовремя!
Из-за плохих анализов меня положили в роддом на сохранение.

Роддом №1 находился в районе нынешней станции метро «Дружба народов». Пролежала я там десять дней и выписалась. Живот у меня был огромный, но УЗИ тогда не было, и никто не смог определить, что я жду двойню. Я испытывала такую жажду, что, казалось, готова была осушить все лужи, постоянно пила воду, чай, компоты.

16 июня 1972 года меня снова положили в тот же роддом на сохранение. Я лежала на этаже, где находились такие же, как я, беременные — не роженицы, и вдруг у меня стали отходить воды. Меня осмотрела врач и велела подняться на этаж выше — в предродовую палату. Ночью у меня начались схватки. Я старалась терпеть и дышать, как учили меня подруги: ходила туда-сюда по коридору и усердно дышала. Под утро проснулась акушерка, которая спала в нашей палате. Она похвалила меня за правильные действия и повела в родовой зал.

Было раннее утро 17 июня, время пересменки акушерок и нянечек, кругом суета. Я подумала, как же рожать в такой обстановке, кто будет принимать роды? Врач Диля Абдуллаевна — родственница Фаи, которая вела мою беременность, стала слушать сердцебиение плода. «Диля, прослушивается два сердца, наверное, у тебя двое». «Не может быть» — перепугалась я. Положили меня на родильный стол, я немного потужилась и родила мальчика. «Давай еще тужься», — говорят мне, а сил уже не осталось. «Давай тужься, тужься». Я постаралась и родила еще одного сына.

Первый родился с весом 3 килограмма, а второй — 2,4. И как только я носила эти пять с лишним килограммов?! Положили детишек рядом со мной на другой стол, предварительно запеленав их. Я лежу и ничего без очков не вижу. Потом попросила медсестру принести мои очки из палаты, и наконец увидела своих мальчиков! Тот, что родился первым, вытащил из пеленок пальчик и принялся его сосать.

Меня положили в отдельную палату и назначили уколы, поскольку у меня поднялось давление. Лежала я одна в палате, грустила, а никто из моих родственников не знал, что я родила близнецов! Мама привезла меня в роддом на сохранение, а не рожать.
Я написала ей записку. Вечером мама пришла в роддом, и узнала, что у меня двойня. Все мои родственники в шоке — у нас в роду никто не рожал двойню. Оказывается, у дяди Фаата были близнецы. Еще во время беременности мы с Фаатом решили, если родится мальчик, дадим ему имя Саид. А для второго сына имени не было. Муж далеко, в Москве. Мои родственники, посовещавшись, назвали мальчика Санджаром.

Каким-то образом сообщили Фаату в Москву, что я родила двоих сыновей. Я ждала от него поздравлений, но ничего не получила, нервничала и плакала. Оказывается, поздравительное письмо он отправил почтой, а оно долго шло. Из письма я узнала, что муж особенной радости не испытал, сказав, что мы не договаривались о двоих. А я-то ходила по роддому, задрав нос — двойня была только у меня!
Из роддома меня и сыновей забрали в свой дом родители.

1972 Юнус-Абад

из Дильбар Абдурахимова «РАДУЮСЬ КАЖДОМУ ПРОЖИТОМУ ДНЮ…» Ташкент-2022 (стр.46-53)

Пока я лежала в роддоме, дом свекрови снесли, и мы получили трехкомнатную квартиру на Юнусабаде. Так что мы с детьми и аби приехали уже в новую квартиру на четвертом этаже панельного дома.

Приехали мы домой, и начались наши трудовые будни. Аби стирала пеленки и марлевые подгузники (памперсов не было и в помине), мама готовила еду и усиленно кормила меня, чтобы было побольше молока, ну а я бесконечно кормила и пеленала сыновей. Пачкали они пеленки иногда по двадцать раз в день! Ну и прибавляли в весе очень хорошо! К концу дня я буквально падала от усталости, и это при том, что не готовила и не стирала, а только кормила и пеленала моих ненасытных «крокодильчиков». Пока кормила грудью одного, другой, естественно, плакал от голода. Пришлось найти способ кормить их одновременно.

Скоро молока детям стало не хватать, и им выписали донорское. Моя свекровь Софья Касымовна ходила на специальный пункт, куда роженицы сдавали излишки молока, и приносила его в стерилизованных бутылочках. Помню, как-то свекровь задержалась на донорском пункте, а Саид кричал голодный, так мама сунула ему свою грудь. Он пососал, а потом с негодованием выплюнул. Было и такое в нашей жизни…

Не помню, сколько аби прожила с нами на Юнусабаде, наверное, пару месяцев. Я очень благодарна ей за помощь. Мой муж продолжал учебу в Москве, а в конце лета, после защиты диплома, приехал домой. Спал он на крыше над нашей квартирой, потому что дома слишком жарко, а там, по-видимому, было более комфортно. Софья Касымовна спала в своей комнате, ну а я с детьми — на диване в зале. По ночам они плакали, просили грудь, и я их кормила. Порою мне было настолько тяжело и одиноко, что хотелось выбросить их с балкона! Но время шло, дети росли, и примерно в годик они уже начали ходить.

Далее:

1977..79 Чиланзар

1971..73 Чигатай

Рауль Мир-Хайдаров

.. предыдущая часть в 1968..70 Ташкент (Чиланзар и ПаркКирова)

1978 «Чигатай, тупик 2»

И, наверное, остались бы в памяти Краснова старый город и махаллинская чайхана только как воспоминание о молодости, о поре возмужания, если бы однажды на его стол не легла тонкая папка с надписью: «Чигатай, тупик 2».
Борис Михайлович только-только принял дела после назначения его управляющим «Градостроя». Прежний управляющий, к которому все относились с большим уважением, погиб в автомобильной катастрофе, и назначение стало для Краснова неожиданностью, потому что имелись и более подходящие, на его взгляд, кандидатуры. Но он не привык отказываться от работы… А работы, как всегда, было непочатый край.

Обыкновенная папка с обычными предварительными данными, где по улицам расписано, что и когда будет сноситься и застраиваться. Такой план на несколько лет вперед всегда предоставляет «Градострою» архитектурно-плановое управление города.
«Чигатай, тупик 2» … И перед глазами Краснова тут же встал поворот с Сагбана, куда на огромное зеркало ГАИ выплескивалась кручено-верченая улица Чигатай. Во втором тупике на самом углу стояла махаллинская чайхана. Это Борис Михайлович помнил, и не заглядывая в развернутый план сноса…
Каждый день Борис Михайлович раскрывал папку, и в четких линиях плана оживала перед ним махалля, намеченная под снос. Сносилось все подчистую: и Кривой Мухаммад Ходжа, и минарет, державшийся молодцом, и чайхана, и дом Ахмаджана-байвачи, в котором располагалось монтажное управление. И даже гордость махалли, вековая чинара, оказывалась на месте первого подъезда нового четырехэтажного дома, а значит, шла под пилу и топор.

Он несколько раз приезжал в свою чайхану и под разными предлогами обходил махаллю. Заходил и в управление, бывший особняк местного богача.
«Как же можно такой дом пустить на слом?» – думал Краснов, оглядывая барские хоромы в два этажа. Дом стоял на возвышении, чуть в стороне от шумного Чигатая, в тупичке. На фронтоне здания на резном ганче стояла дата – «1911 г.» … Построенный из светло-желтого кирпича дом, где до сих пор не меняли паркет и оконные стекла, во время землетрясения не дал ни одной трещины – в этом Краснов убедился сам. Снести такой дом – большая проблема. Танками нужно крушить, взрывать. А зачем? Разве нельзя его в будущем приспособить под какое-нибудь учреждение?

Дом представлял и архитектурный интерес – это Борис Михайлович понял только сейчас, обретя многолетний опыт строителя: он видел в нем удачную попытку соединить европейский стиль с восточным, с учетом местного климата. И многое ведь удалось воплотить: Краснов помнил прохладные комнаты, обилие в них света и воздуха. В свое время это был единственный среди глухих дувалов дом, выходивший окнами на улицу.
Ох, как хотелось, наверное, Ахмаджану-байваче, бывшему его владельцу, чей след затерялся в дымных кофейнях Стамбула, казаться среди своих компаньонов передовым, прогрессивным… Вот и выстроил дом так…
Окна-то на улицу были, но на них висели спускавшиеся изнутри жалюзи из гибкой стали, которые служили до сих пор. На всей металлической фурнитуре дома и литье стоял неожиданный оттиск: «Одесса, г. Лемманнъ». Да, неблизкой была поставка.

Возвращаясь из махалли в чайхану, Борис Михайлович подолгу беседовал с Махсумом-ака, тот уже не работал и пополнил ряды стариков, сидевших в красном углу чайханы. Краснов слушал неторопливую речь Махсума-ака, видел, как входил участковый милиционер и, что-то решив, уходил довольный. Иногда их разговор перебивали: обращались к Махсуму-ака по поводу будущей переписи или встречи с депутатом, или спрашивали, у кого в ближайшие дни будет свадьба. И Борис Михайлович лишний раз убеждался, какую огромную роль в жизни квартала играет чайхана.

Только обнаружив на столе папку с планом предстоявшего сноса «своей» махалли, Краснов открыл для себя, что мало сохранить черты города, важно не нарушать лучшее из уклада жизни, складывавшегося веками.
Он знал, что все жители махалли получат ордера на получение квартир в домах, которые поднимутся здесь, и вернутся через год-два на свои места в прекрасные благоустроенные квартиры, но старые связи, конечно, будут нарушены, потому что не будет традиционного места общения.

А разве не ради общения строятся у нас многочисленные кафе, Дома культуры в каждом районе, а любой завод или фабрика непременно возводят еще и собственный Дворец, хотя все они в полной мере тоже не стали тем, чем хотелось. И вот опробованное и целесообразное так легко и бездумно пускается под снос. Борис Михайлович и раньше видел, но как-то не придавал особого значения тому, что исчезают эти неказистые на вид старинные чайханы, имеющие свою родословную. Уходят старики, люди иного уклада жизни, уходит и то, что сопутствовало им в жизни, считал он. И хотя Краснов знал новейшие, отстроенные после землетрясения чайханы, но их можно было пересчитать по пальцам одной руки, да и поднялись-то они, скорее, как дань моде: если Азия, юг, жара – значит, должна быть чайхана. Иначе какая же восточная экзотика?

Одна чайхана – красавица, вся из мрамора, в чеканке, текинских коврах, по-европейски стерильная, была построена в центре города на потребу интуристам. Была она всегда битком набита посетителями, и чтобы войти, надо было выстоять очередь, а что это за чайхана, когда надо дожидаться места… Знал он и несколько других, в разных концах города, называемых почему-то «чайханами почетных стариков». А ведь почетный старик на каждой улице свой… Старики уходили, оставляя посетителям мудрое спокойствие и неспешное величие мысли.

Все это хранили старые чайханы. А кто сохранит их? И Краснов, несмотря на загруженность, стал наезжать в «свою» махаллю.
С каждой поездкой в папке, в разделе сноса и застройки, делались все новые наброски, схемы, расчеты… А на титульном листе размашистым почерком он написал: «Новое нужно строить так, чтобы оно не вызывало грусти и сожаления о прошлом».

Продолжение рассказа:

Ташкент 2013..15