tatar.uz

Старый город 1961..64

Старый город 1965..67

2025-05-24

На Письмах о Ташкенте интересная статья Бориса Бабаева об улице Укчи (Улица нашего детства, снесенная махалля Укчи – ташкентский Гарлем. Теперь там «Ташкент-Сити»). Упоминаются учителя 78-школы. Судя по фамилиям это была татарская школа (по пед-составу)..

Но самым любимым местом для всех нас, на Укчи, была наша 78-я средняя школа. Четырехэтажная, вместившая столько наших детских жизней, столько радостей и горестей – целый мир…К большому сожалению, ее снесли, потому что рядом поднялось очень представительное здание российской компании «Лукойл».О школе хочу рассказать отдельно и вот почему. До сих пор хорошо помню, что в нашей школе был просто великолепный педагогический коллектив во главе с незабываемым директором Турабом Курбановичем Курбановым.

Нам очень повезло и на завучей. Михаил Исакович Мавашев и Шакир Латипович Бакиров были высокообразованными, очень интеллигентными людьми , говорить с ними было одно удовольствие, свое дело они делали на самом высоком профессиональном уровне, отлично руководили педагогическим коллективом школы, чем могли помогали учащимся.

Всему тому, чего достигли в жизни, мы, конечно, обязаны нашим прекрасным учителям. С гордостью хотелось бы назвать их имена.

Нашим классным руководителем была великолепный педагог, очень чуткий и внимательный человек Галина Николаевна Арсланова, все мы ее очень любили и глубоко уважали.

В нашем 10Б и прежних классах оставили самый добрый след в сердцах отличный историк Елена Викторовна Гилязитдинова, великолепный математик Диляра Андреевна Бахтеева, мы очень любили и уважали преподавателя английского языка Зою Федоровну Касаткину, блистали своими знаниями преподаватель физики Надежда Владимировна Зеленская, Амина Сафаевна Бабкеева. Они учили так, что мы слушали их, можно сказать, затаив дыхание.

Не забыть нам и учителя физкультуры Михаила Ивановича Лобова, прекрасного учителя по труду Хасана Агзамовича Абдуллаева… Всех уже не упомнишь.

Великолепные, хорошо образованные, знающие свое дело и полностью отдающиеся ему учителя!

Наверное поэтому среди воспитанников нашей школы есть имена выдаюшегося узбекского кинорежиссера Али Хамраева (он был в те годы в нашем классе пионервожатым), Шавката Салихова – бывшего президента Академии наук Узбекистана Академии, знаменитых боксеров Хамида Тиллаходжаева и Иосифа Будмана, известного диктора , радио и телеведущей Дильфузы Гулямовой… И таких примеров можно привести еще немало.

1965..67 Чигатай

Рауль Мир-Хайдаров
.. предыдущая часть в
1962..64 Ташкент (Старый город)

1978 «Чигатай, тупик 2»

Краснов продолжал работать и забегать по утрам в чайхану. Даже положенные отпуска не использовал, довольствовался компенсацией. К тому же и работы было много. В свободные дни он часами пропадал в книжных магазинах, часто ходил на концерты, потому что гастролеры жаловали этот теплый, уже названием своим навевавший тайну и ожидание город.
Жил он все там же, в общежитии, хотя в махалле ему предлагали за небольшую плату отдельную комнату. Но он отказался – не хотел лишать себя прелести каждодневного путешествия. Иногда Краснов немного изменял свой пеший маршрут: с Хадры сворачивал влево, спускался к площади Чорсу и опять, минуя базар, выходил к себе на Чигатай. Он быстро усвоил, что суета, торопливость на Востоке не в чести, и старался никуда не спешить без причины. С обостренным вниманием вглядывался он в окружающее, подмечая то, что ранее ускользало от его взора. С наслаждением впитывал в себя древний город: его краски, шумы, его пыль, зной, многоязычие, завезенную приезжими суету и исконную степенность. И часто, подтверждая однажды принятое под настроение решение, мысленно говорил себе: «Да, мне здесь жить…»

По утрам на пути к управлению Краснов раскланивался с множеством людей; прижав ладонь к сердцу, осветив лицо улыбкой, ему отвечали тем же. Только бледные немощные старики, бухарские евреи, удостаивали его лишь кивком головы.
И трудно было ему по молодости понять, от гордыни ли это или от немощи, когда с трудом дается каждый жест. А может, с высоты библейского возраста они считали, что жест достойнее слова? Ему нравились эти молчаливые старики. В белых чесучовых костюмах, оставшихся, наверное, еще с бойких нэпмановских времен, поры их молодости и удач, встречались они Краснову только по весне и в долгие теплые дни осени. От слякоти, стужи, жары они прятались и уберегались за высокими дувалами.

Пробегая утром мимо птичьего базара, Борис часто встречал их в петушином ряду. Покупали они только живую птицу, и обращались с ней словно маги или гипнотизеры. Еще минуту назад хорохорившийся красавец-петух горланил на весь базар – и вдруг под слабыми руками старика, ощупывающего его бока, затихал, смирялся. Странно, но каждый из этих стариков всегда покупал птицу одного оперения: или огненно-рыжих петухов, или белых хохлаток, или рябых цыплят первой осени… По оперению петухов, которых несли в связке головами вниз, отчего птицы вели себя удивительно смирно, он и различал старцев-евреев, от возраста ставших почти на одно лицо.

Чем лучше он узнавал город, тем сильнее привлекала его чайхана в махалле. Все неписаные законы ее за один вечер мог бы объяснить ему Мергияс-ака, но Борис до всего хотел дойти сам. С тех пор как Краснов сменил в производственном отделе начальника-щеголя, он частенько задерживался вечерами на работе. Возвращаясь, заходил в чайхану и обычно играл партию-другую в шахматы. Между ходами внимательно оглядывал многолюдный зал и через распахнутые настежь окна видел, что к вечеру заполняются айваны и во дворе. Он слышал, как снаружи гремели ведрами и шумно расплескивали воду, – это добровольные помощники Махсума-ака поливали арычной водой двор и обдавали из шлангов деревья, и, как после дождя, пахло землей и садом.

«Клуб, чисто мужское заведение», – часто думал в тишине вечера Краснов. Приходило на память прочитанное об английских клубах. Но общими здесь и там могли быть разве что давность традиций и исключительно мужской состав. Английский клуб был закрытым, только для избранных, а чайхана была доступна каждому. Более всего ценились здесь остроумие, общительность, доброта, участие в жизни махалли. Краснов заметил, что директор таксопарка чаще других поливал двор и деревья, потому что делал это ловчее всех: и пыль не поднимал, и грязь не развозил, и после него долго еще лежал на земле влажный узор, нанесенный простым шлангом. Знал он и то, что директор завозил на зиму в чайхану уголь и дрова и на краску для ремонта не скупился, но, чтобы к нему из-за этого было какое-то особое отношение, Краснов не замечал.

…Позже, когда Борис сам стал начальником управления и продолжал подниматься все выше по служебной лестнице, он тоже немало сделал для этой чайханы, но отношение к нему оставалось таким же ровным, как и вначале. И всегда называли его здесь «инжинир», вкладывая в это слово раз и навсегда заложенную меру уважения…
Заканчивая играть в шахматы, когда на город уже ложились дымные сумерки, Борис Михайлович иногда замечал, как в чайхане появлялись дети. Они молча отыскивали кого надо и, что-то шепнув, бесшумно исчезали.
И Краснов представлял, как когда-нибудь он будет так же ходить вечерами в махаллинскую чайхану, играть в шахматы или нарды, или просто сидеть на открытой веранде с чайником чая, и за ним, приглашая его на ужин, будут прибегать сын или дочь…
Он и многих детей уже знал, потому что работников управления часто приглашали на праздники, свадьбы, торжества в махалле.
В тесных двориках, похожих на японские, от бывших садов остались лишь орешина или урючина, яблонька или одинокий тутовник, и в центре непременно крохотные клумбы с цветами. В этих домах окнами во двор, с балаханой на втором этаже, текла скрытая от глаз ровная жизнь.

Отсутствием пышности, простотой привлекала его и чайхана в махалле. Здесь никому не было дела до его куцых пиджаков и стоптанных башмаков. Здесь признали в нем его самого…
Много позже, когда время у него было расписано по минутам и он редко бывал в чайхане, ему почему-то вспоминались стихийно возникавшие вечерами компании: директор школы, билетер из кинотеатра, управляющий банком, мастер, украсивший резьбой потолки всей махалли, усатый инспектор ГАИ, директор таксопарка, кладовщик Мергияс-ака, молчаливый мясник, слесарь с авиазавода и немногословные старики, коротавшие свои дни здесь. И с высоты житейского опыта Борис Михайлович понимал, что такое широкое и разностороннее общение возможно было только в рамках чайханы. Может, все это вспоминалось ему потому, что он видел, как неожиданно и стремительно люди стали объединяться в компании, следуя совсем иным принципам…

Нравился ему и неписаный кодекс поведения: например, в чайхану не заходили выпив и не распивали там в открытую. Борис Михайлович видел несколько раз, как взрослые солидные люди, можно сказать, хозяева махалли, перед тем как подадут плов, тайком сливали водку в чайник и обносили пиалой, словно чаем, сидящих за дастарханом. Казалось бы, чего проще: ставь бутылку в центре, стаканов достаточно, шуми, провозглашай тосты – кто посмеет что сказать? Никто. Но правила, усвоенные сызмала, срабатывали – нельзя, ибо, уступив соблазну однажды, начнешь вскоре крушить традиции до основания.

И молодежь вела себя здесь степенно. Однажды Краснов стал свидетелем того, как двое юношей, не городских, видимо, случайно забредших с базара, получили урок, который едва ли когда забудут.
В чистой, опрятной чайхане у стен на коврах были расстелены еще и курпачи – узкие стеганые одеяла, и один из парней с удовольствием растянулся на мягкой курпаче. Другой присел рядом, они продолжали что-то оживленно обсуждать, оглашая чайхану молодым громким смехом, не обращая внимания на окружающих. Сидели они у стены, никому вроде не мешали, но Махсум-ака, казалось бы, безучастно перебиравший четки, незаметно для окружающих прошел к молодым людям и что-то мягко, вполголоса сказал. Двух слов оказалось достаточно, чтобы краской стыда залило лица вмиг вскочивших парней.
«Уважай других – будут уважать тебя» – такой рукописный плакат на узбекском языке висел за спиной Махсума-ака у самовара.

Продолжение рассказа:

1965..67 Ташкент