tatar.uz

Старый город 1959..61

Старый город 1961..64

2025-05-24

В этой же махалле в Колючем переулке жили родители известного ташкентского писателя Фахима Ильясова.
Вот его комментарии к к последним фотографиям Алмазара перед сносом https://mytashkent.uz/2015/05/14/progulka-po-almazaru/ ..

2015-05 Progulka po Almazaru — tup-Koliuchi

Пройдя до конца тупика Колючий, так называется тупик где находилась первая Платная поликлиника Ташкента, вы упретесь в стену дома, слева от дома, в самом углу тупика была калитка, войдя в эту калитку и пройдя через огромный общий двор, где жило много семейств, можно было выйти на улицу Укчи к школе номер 76. Так же, если идти от тупика Колючего в сторону улицы Навои, то слева находится тупик Малярный, а в конце тупика Малярный есть мечеть, все окрестные богомольцы ходили на намазы в эту мечеть, а на пятничный намаз все они ездили в мечеть находящуюся на Кукче. На пятничном намазе, в отличие от других намазов, имам произносит Хутбу — проповедь о том, каким должен быть мусульманин, что он может делать, что он должен делать, про его обязанности перед Всевышним, семьей и Родиной.

Дальше, если идти тем же маршрутом, перед самой речушкой на дне небольшого оврага, находился проезд Казанский, через этот проезд можно было попасть на улицу Фурката, или Кагановича, как упорно называла его моя мама. В Казанском проезде родился и жил декан востфака, затем проректор ТАШГУ Шоислам — ока Шамухамедов. Потом он переехал на Кукчу.
На шестом снимке сверху вниз, это где мужчина в оранжевой рубашке идет, прямо по снимку видны ворота и калитка справа, в этом доме родилась моя мама. В доме имелось два двора, настоящее ичкари, со временем разница между дворами стерлась. В детстве, дедушка или дядя часто забирали меня с Кукчи к себе на Алмазар, ну а я, уж там, оттопыривался по полной программе, так как рядом не было бдительного ока мамы. Алмазар — это первые походы на Комсомольское Озеро, первые сигареты «Трезор» и «Шипка», это первый глоток портвейна № 53, первые кинофильмы в кинотеатре «Ватан» и т.д..

16/05/2015 Фахим Ильясов:

Улица Алмазар начиналась от улицы Навои и заканчивалась на Бешагаче. Адрес моих дедушки, бабушки и дяди начинался так: 700021 (или 24) Ташкент, Ул. Алмазар, тупик Колючий, дом № …..,
По этому адресу я писал письма родным из армии и длительных служебных командировок. Может быть, после разделения Алмазара на две части в связи со строительством метро, расширения улицы Узбекистанской, Дома Кино и других объектов, часть улицы стала именоваться проездом Алмазар. Однако позвонив родным в тупик Колючий выяснил, что название адреса у них не изменилось. Вот уже двадцать лет, всё сносят и сносят эти места, но мне кажется, что эти планы так и останутся нереализованными, так как чиновники сильно лукавят с предоставлением нового и достойного местожительства жителям сносимых домов.

Алмазар шестидесятых годов утопал в персиковых и абрикосовых деревьях. В отличие от моей Кукчи, все пацаны на Алмазаре свободно разговаривали по русски, даже те ребята, которые учились в узбекских школах. Хотя, таких было явное меньшинство.
На Алмазаре, в шестидесятые годы, жили министр здравоохранения УзССР Сагатов Рауф — ока, декан, а затем завкафедрой юрфака ТАШГУ профессор Фуад-ока, забыл его фамилию, директор института шелководства Расулев, будущий зампред по строительству РОСПОТРЕБСОЮЗа Фарид — ока Каримов, который родился и вырос в Казанском проезде, и до своего переезда в Москву работал начальником строительного управления в Ташкенте.

Рашид 30/06/2015

На ул. Алмазар, в тупике Колючем жила тётя моей мамы.Звали её Фатанат. Мужа звали дядя Миша. Тётя и дядя Миша умерли, а их дочь до сих пор там живёт.Говорит , что скоро будут сносить. А мой дед ( по линии мамы) с бабушкой жили по ул. Караташ туп. Ширин-Кудук. Я жил у них несколько лет. Учился в школе ,по моему, №77. В 1961 году отец получил квартиру и мы переехали на Ак-Тепе.

Сания Зарифовна:

Эшон Бабахан
сын Зиетдин-коры
дочь Аниса -дружила с Рамзой Нафиковой (отец в Ташкент попал как репрессированый мулла)
———————
Фуад-абый — известен среди татар как прокурор
Фуат Галеевич Мукминов — профессор-географ Фин-Экон Инст
Фуат Таджиев — профессор-химик (строй-материалы), зав.каф. химии Полит.Инст.
Фуат Гаряевич Шамсутдинов — профессор романо-герман.языков
———————————

1960-е Алмазар

Еще из рассказа Фахима Ильясова «Мои тетушки»..

..

Расскажу немного о своём детстве на Алмазаре, куда я часто приезжал к дедушке с бабушкой, где часто оставался на несколько дней и эти дни были настоящими праздниками, а венцом пребывания в доме дедушки был ночной сон на заднем сиденье новенького автомобиля «Москвич» дяди Ситдыка. Правда, он разрешал поспать всего пару часов, а потом будил меня, и я переходил на тахту, установленную в центре двора.

На Алмазаре дружно жили узбеки, татары, русские, евреи, армяне, корейцы, дагестанцы, немцы, восточные украинцы и семья «западенца» пана Казимира с супругой и двумя красивыми дочками, так же имелось несколько дворов оседлых цыган, а одна американская семья, незнамо каким образом очутившаяся в Туркестане, жила в тупике из пяти дворов, где остальные четверо соседей американцев были татары. Напрочь обрусевшая американская семья, тем не менее обучала двух соседских детей английскому и один из этих детей по имени Ринат, теперь живёт в Ирландии. Сами американцы, как жили в Ташкенте, так и живут, как и многие другие представители разных национальностей, которые никуда не уехали в смутные девяностые. В советское время, многие граждане, например мордвины, чуваши, удмурты, карело-финны и марийцы, уже изначально и во всех документах писались русскими, таким образом теряя свою национальность. Но в те годы, на это не обращали внимания, так как многие хотели стать русскими. Жизнь в городе кипела, взрослые работали, молодежь училась, а дети начиная с дошкольного возраста всё своё время проводили время на улице.

А когда наступало лето, вся детвора живущая в тупиках Колючий, Малярный, проездах Киевский, Укчи и Хизматчи, ходила купаться на «Комсомольское озеро» или плескалась в огромных фонтанах на площади Хадра. Вожделенный кинотеатр «Родина», переименованный в «Ватан», находился неподалёку от фонтанов. А когда родители выделяли деньги на кино, то старшие по возрасту Анвар и Шухрат собрав у всех деньги, покупали в кассе билеты по десять копеек, при этом двух — трёх дошколят и первоклашек умудрялись провести бесплатно, дав уборщице, подслеповатой тёте Зумрад десять копеек и она контрабандой впускала детей в зал, но уже через выходную дверь. Уборщица была соседкой по тупику и дополнительно торговала семечками, конфетами на палочке и штучными сигаретами. Естественно, что её услугами уже пользовались наши старшие товарищи Анвар и Шухрат, дымившие прямо в зале кинотеатра.

На утреннем сеансе, зал всегда был заполнен одними детьми, а дошколята сидели по двое на узких сиденьях, а случалось что и в проходах на полу, зато пацаны по несколько раз смотрели любимые фильмы с участием Раджа Капура об красивой любви и Павла Кадочникова про подвиг разведчика. Если удавалось сэкономить двадцать — тридцать копеек на билетах, тогда Анвар и Шухрат покупали несколько брикетов мороженого. Вкусное молочное мороженое ели по очереди втроём и даже вчетвером, таким образом дети учились делиться, а не быть скрягами.

Со временем, эти сопливые пацаны и девчата повзрослели, у них возникли свои интересы по месту учёбы, а потом и работы. Но хорошее отношение к друг другу зацементированное горячей пылью жаркого Ташкента, походами в кинотеатр, купанием на Комсомольском озере и фонтанах, ребята пронесли через всю жизнь. Практически все дети выросшие на Алмазаре, а в частности в тупике Колючий, которая по размеру будет поболее многих улиц, с детства разговаривали на нескольких языках, в первую очередь на своём родном, а также на узбекском и русском, а многие мальчишки ещё знали разговорные идиш и татарский.

Мой друг детства Натан Туревский выросший в тупике Колючий и впоследствии ставший «цеховиком» (с ним и его младшим братом плаксой Моней, мы делили одно мороженое на троих), а ныне пенсионер живущий на Земле Обетованной, всегда начинает разговор по телефону с приветствий на смеси татарского с узбекским и в первую очередь расспрашивает о ташкентских новостях, а не московских, хотя в Белокаменной живут его внуки. Вроде бы мелочь, а приятно что человек не забывает разговорные навыки детства и помнит об Узбекистане.

Мы с Натаном часто вспоминаем предводителей нашего «босоногого дворянства» татарина Анвара и узбека Шухрата, именно они следили на Комсомольском озере, чтобы мы не уплывали от берега, не отставали по дороге, утешали часто хныкающего Моню, а проголодавшись после купания, выпрашивали для нас горячие буханки на хлебозаводе, который находился рядом с озером. Анвар и Шухрат бесплатно проводили нас в кинотеатр, учили делиться мороженым, помогали залезать на бесхозные деревья в огромном дворе соседней больницы, чтобы набрать черешни, персиков и т.д..

После окончания школы, наши предводители были призваны в армию, вернувшись со службы Анвар работал электриком, а Шухрат водителем, ребята женились, но к сожалению подсели на стакан. Очень жаль, что у этих умных и эрудированных ребят жизнь сложилась не совсем так, как они хотели, ведь Анвар с детства мечтал стать летчиком и несколько лет после армии пытался пройти медкомиссию, но строгие врачи что — то нашли у него, несовместимое с профессией летчика.

Насмотревшись фильмов с участием Юла Бриннера и Раджа Капура, Шухрат очень хотел стать актёром, но три года подряд проваливал вступительные экзамены в театральный институт, а потом плюнул на это дело. У хорошо поющего, играющего на гитаре и творческой натуры Шухрата, старший брат был артистом балета, а после главным балетмейстером ташкентского ГАБТ. Скажу сразу, что несмотря на увлечение напитками, Анвар и Шухрат были очень порядочными людьми, преданными друзьями, заядлыми книгочеями и до отъезда из Ташкента при встречах, мы всегда и тепло приветствовали друг друга, и исключительно на узбекском. ..

1964..65 Ташкент Хадра — фонтан Булатова-Караша

1962..64 Хадра, Чигатай

Рауль Мир-Хайдаров

.. начало рассказа в  1962..64 ПаркКирова и Чиланзар

1978 «Чигатай, тупик 2»

Каждодневная утренняя поездка на троллейбусе до Хадры казалась ему путешествием в неведомые края. Он часто стоял у огромного пыльного окна в конце салона и сквозь свои неторопливые мысли, обрывочные думы слышал, как музыку, ленивый голос кондуктора: «Беш-Агач… Караташ… Алмазар…» Каждое название в этом городе заключало в себе не только музыку, но и тайну… Самарканд-Дарбаза… Домрабад… Ахмад Даниш…
Он выходил на Хадре и пешком спускался к Чукурсаю, чтобы, минуя знаменитый базар, отмеченный во всех туристских проспектах, выйти к Чигатаю.

Он шел по остывшим за ночь тротуарам, ощущая под тонким слоем асфальта булыжное мощение, еще сохранившееся в прилегающих ко дворам проездах. Арыки поутру казались полноводнее и журчали веселее. Справа, из распахнутых высоких ворот парка, веяло утренней свежестью. За решетчатой оградой, оплетенной цветущей лоницерой, виднелись присыпанные красноватым песком безлюдные аллеи. Борис уже знал, что среди вавилонского многоязычия города в этом парке чаще всего звучала татарская речь. Татары давно облюбовали себе этот скромный парк и отмечали в нем старые и новые праздники.

На базаре он не задерживался. Покупал две пышные горячие лепешки, прямо из тандыра, еще на одну серебряную монетку брал к ним кисть винограда, пару персиков или истекавших соком груш, но чаще всего «кандиль» – яблоки с нежным девичьим румянцем.
Тут же на базаре, в одной из многочисленных чайхан, полупустых поутру, он завтракал, выпивал традиционный на востоке чайник зеленого чая. Из интереса Краснов заходил то в одну, то в другую чайхану и повсюду встречал почти одинаковые, в алых розах металлические подносы, на которые он клал лепешки и вымытые фрукты.

Но он быстро разобрался, что при кажущейся одинаковости чайханы очень отличаются друг от друга. В одних, воровато оглядываясь, понижая голос до шепота, сидели как на иголках за нетронутым чайником чая оптовики-перекупщики, рядившиеся с растерявшимися от оглушающей суеты города дехканами. В других восседали важные, громогласные бритоголовые мясники. День им предстоял нелегкий: и огромными двенадцатикилограммовыми топорами намашутся, и туши многопудовые ворочать придется – только успевай! А среди дня два подростка, племянники чайханщика, понесут из чайханы в мясные ряды подносы с лучшими чайниками и пиалами без единой щербинки. Мясники испокон веков на базаре – торговая элита!
Обнаружил Краснов и чайхану, где звучала громкая речь казахов, – казахские земли с запада вплотную подступали к городу.

1962..64 Хадра, Чигатай

Рауль Мир-Хайдаров

2. работа..

1978 «Чигатай, тупик 2»

На работе он сразу пришелся ко двору, потому что имел редкую по тем временам специальность – инженер по антикоррозийным покрытиям. Документы в институт он подавал, как и большинство парней, на отделение гражданского строительства, но на собеседовании оказался представитель вновь организованного факультета. Краснова он особенно не уговаривал, сказал только: «Десять процентов ежегодно производимого металла съедает коррозия». Это и определило выбор юношей профессии.

Большая химия только зарождалась в этих краях, и защиту огромных шатрообразных газгольдеров, строительство сернокислотных и электролитных цехов, завода фосфорных солей вело монтажное управление, затерянное в каком-то из тупиков Чигатая.

К зиме главный инженер стал все чаще брать Краснова на объекты в близлежащие промышленные города: Чирчик, Алмалык, Ангрен, Ахангаран, постоянно держал его при себе на крупных совещаниях у заказчика или в министерстве.
Нужен он стал скоро и начальнику производственного отдела, и девушкам из лаборатории, постоянно консультировавшихся у него.

Даже плутоватый кладовщик Мергияс-ака, не доверявший никому, информацию о свойстве новых красок, эмалей, растворителей, эпоксидных смол и порошкообразных наполнителей старался получить не в лаборатории, а непременно у Краснова. В прохладе огне- и взрывоопасных складов, оглядывая заставленные полки и стеллажи, Мергияс-ака говорил: «Все знает, ничего не путает Краснов. Молодец, учился, дурака не валял, как некоторые», – и почему-то зло косился в сторону конторы. А поостыв, добавлял: «Ин-жи-нир, хорош инжинир!» И как-то неожиданно для Краснова стали величать его Борисом Михайловичем, Борисом-ака.

1962..64 Хадра, Чигатай

Рауль Мир-Хайдаров

3. чайхана..

1978 «Чигатай, тупик 2»

Однажды в начале зимы, в туманное и сырое утро, Краснов торопился на работу. За пазухой недавно купленного нового пальто у него лежали две горячие лепешки. Чайхана, в которой он, как обычно, хотел позавтракать, оказалась закрытой, и Борис решил попить чаю с вахтером: у того на плите зимой всегда кипел чайник.
Он шел по мокрому Чигатаю, ощущая тепло и запах свежих лепешек, и так велико было искушение откусить кусочек, что он невольно замедлил шаг. И тут вдруг его окликнули:
– Товарищ инжинир, доброе утро! День сырой, зайдите в чайхану, выпейте пиалу чая.
В проеме распахнутой двери стоял рослый мужчина в меховой безрукавке и широким жестом приглашал войти.

За дверью Борис увидел ярко горевшую лампочку и часть стены, завешенную тяжелым темно-красным ковром. Оттуда на Краснова дохнуло теплом, древесным углем и типично восточным запахом множества ковров. Эту чайхану на Чигатае, неподалеку от управления, Краснов приметил давно и уже знал, что она махаллинская, а это совсем не то, что базарная. Доступ сюда имеют обычно лишь завсегдатаи и местные жители.
Борис секунду раздумывал, но улыбка не сбегала с лица чайханщика, жест был искренен и щедр, и он вошел.

С тех пор Краснов частенько бывал здесь, но с особым настроением заглядывал именно поутру, поздней осенью и зимой…
… В сутеми слякотного или морозного утра, когда скудно отапливаемый мангалами старый город нехотя просыпался, Краснов, приподняв короткий воротник пальто, спешил, как обычно, через базар. Лепешечник, за спиной которого жарко исходил паром тандыр, уже как старому знакомому протягивал ему две с любовью отобранные лепешки, и он, не сбавляя темпа, обгонял какие-то неожиданно возникавшие из светлевшей тьмы согнутые, закутанные фигуры, слыша вокруг себя почему-то приглушенный, не свойственный базару говор. Странно, даже арбакеш, чей голос перекрывает в полдень многоязычный гомон, поутру был удивительно тих. Восток… Загадка…

Всегда, в любой день, еще издали, едва свернув с Сагбана, он видел светившиеся окна махаллинской чайханы. Вытирал взмокший от быстрой ходьбы лоб, вынимал у порога из-за пазухи лепешки и решительно распахивал дверь. Обычно в это время посетителей не было. На его приветствие Махсум-ака, проводивший последнюю инвентаризацию чайников или возившийся с самоваром, отвечал бодро и с какой-то беззаботной веселостью: «Э, салам алейкум, Борис-инжинир, мархамат, заходи скорей».
От огромных медных самоваров, потускневших, с зеленоватым отливом, разливалось тепло. В отсутствие посетителей горела одна лампочка напротив двери, и поэтому уходившие в темноту стены казались завешенными черными коврами, только вдруг проезжавшая мимо машина била в окна ярким лучом фар, и на миг стена озарялась кроваво-красным…

Чуть позже, когда он уже пил чай с наватом и парвардой – дешевыми восточными сладостями – и вел оживленный разговор с Махсумом-ака, объявлялся второй посетитель. Обычно это был кто-нибудь из соседнего дома. По-домашнему кутаясь в длинный, до пят, стеганый чапан, он велеречиво и церемонно обменивался любезностями с чайханщиком, а заметив в глубине зала Краснова, так же любезно обращался и к нему: «Доброе утро, товарищ инжинир…»
«Инжинир» … Так и закрепилось за ним в махалле это прозвище, и произносилось оно так, словно кладовщик Мергияс-ака специально прорепетировал со всеми жителями квартала. Звание «инженер» в те годы еще было почитаемым, и, что говорить, Борису Михайловичу такое обращение нравилось.

1962..64 Хадра, Чигатай

Рауль Мир-Хайдаров

4. женитьба..

1978 «Чигатай, тупик 2»

Может быть, быстро упрочившееся уважение сослуживцев и доброе расположение махаллинского люда явились причиной того, что однажды в обеденный перерыв здесь, в этой чайхане, он принял неожиданное для себя решение: «Остаюсь… пущу корни на узбекской земле… женюсь…»
Мергияс-ака, составивший ему в тот день компанию, заметил, как изменился в лице «инжинир», и торопливо спросил: «Что случилось, Борис-ака?»
Краснов, на миг побледневший от охватившего его волнения, с улыбкой обвел глазами зал, словно заново увидел все вокруг, и весело ошарашил кладовщика:
– Жениться решил, вот что, Мергияс-ака…

А ведь до этого момента и мысли такой в голову ему не приходило. Работа по распределению казалась необходимостью – не более, а там – большие стройки Сибири, Дальнего Востока… Краснов не был исключением из правила, думал: вот отработаю положенное, наберусь опыта и подамся в края, о которых мечтал с друзьями в долгие студенческие ночи. И вдруг… «остаюсь».
«Женюсь» вовсе не означало, что он решил завтра же бежать в загс, – нет. Просто под «остаюсь» он подразумевал: «всерьез, надолго, с семьей, домом… с детьми».
Конечно, девушка у него была. Жила в том степном, насквозь продуваемом ветрами, жесткой поземкой городе, где Краснов окончил институт и где теперь доучивалась она. Туда, в домик на окраине, окруженный чахлыми акациями, шли его письма, и иногда он мысленно называл ее – моя невеста.
Принятое решение внешне, казалось, не отразилось на нем, но круто перевернуло всю его жизнь. Он вдруг понял, что до сих пор видел происходящее как бы снаружи, глазами приезжего, а сейчас вглядывается и изнутри, что ли, примеряя все к будущей своей жизни.

Невесту о своем решении он не известил, только пригласил в гости на зимние каникулы. Волновался перед встречей, думал: понравится ли ей «его» город, который он не переставал открывать для себя, и делился открытиями в каждом письме. Он даже привел ее в «свою» махаллинскую чайхану, о которой ей было писано и переписано.
Однако его восторгов она особенно не разделяла, хотя запах арбузов в зимней чайхане вызывал у нее умиление (запасливый чайханщик на зиму закатывал их под айван сотни три). В какой-то миг Краснов почувствовал, что она равнодушна к его Урде и Чорсу, к древним чинарам и застывшим под тонким ледком хаузам. Но это был такой краткий миг, лишь на доли секунды он ощутил, что она не понимает его… Все тут же забылось и перебилось чем-то иным, милым и трогательным. Теперь он уже не помнит, жест или слово, а может, ее улыбка отвлекли его от нерадостных мыслей. В молодости всем кажется, что избранницы смотрят на мир нашими глазами.

Позже, в семейной жизни, натыкаясь на глухую стену непонимания, он с грустью вспоминал чайхану своего прошлого, даже зимой пахнувшую арбузами.
Она уехала в холод, метель, к чахлым акациям, чтобы через два года вернуться к нему навсегда.

Продолжение рассказа:

1965..67 Старый город