tatar.uz

folk history

anvarkamal@mail.ru
 Flag Counter

Обь-Енисей 1917..28

Обь-Енисей 1929..40
2025-07-16

Кустанай 1930
Зариф Ибрагимов [15]
.. из Уфы бежит в Кустанай
1930 Фатыма Таджиева — Побег из Казани [AK: запись по памяти)

.. В Кустанае открыли в предместье лимонадный цех. Но жить там пришлось недолго.

Старшая сестра Амина увлеклась комсомолом и стала пропадать на общественных гулянках, кино. Отец ее отругал при подругах и после этого его арестовали.

 Три дня УмуГульсум кричала и плакала около отделения милиции, и чтобы прекратить этот шум его выпустили без права покидать город.

 Зариф тут же собрал вещи, взял младшую Фатыму [АК: ей 5 лет] и ушел.
Фатыма помнит как они долго шли через поле, вышли на дорогу где их взяли на подводу.

 Потом ехали в товарном вагоне прячась среди баранов.
далее —
Орск

 

Томск 1931
Галия Измайлова
8 лет.. родилась в 1923 в Томске
из Википедии:

В 1931 году, после смерти отца, уехала в Ташкент вместе с матерью.
Галия Измайлова: звёздная судьба девочки из Томска (Источник: Правда Востока 19 Мая 2008)

Судьба занесла ее Ташкент из родного Томска девятилетней девочкой в пору сталинских репрессий, которые отняли отца.
Далее:
Ташкент 1932..34

 

Казахстан 1930
Галия Кармышева .. о трагедии казахов ..
Дневники Галии Кармышевой стр.442
 В 1930 году на казахов, живущих в степи и в горах и занимавшихся скотоводством и почти не сеявших хлеба, государство наложило большие налоги с выплатой зерном. И вот положение, например, знакомых нам семиреченских казахов: они продавали свой скот, на эти деньги покупали зерно и сдавали государству. Базары переполнились скотом. Пригоняли на продажу своих кормилиц: верблюдиц с верблюжатами, кобылиц с жеребятами, дойных коров и овец. Продающих много, а покупателей мало, и пошел скот за бесценок. Добротные кошмы, узорные войлочные ковры продали задешево. Ведь у кого нет скота, у того нет и жилья.
Вот и разбрелись по степи опустошенные, вконец разоренные казахи. Многие погибли, а оставшиеся направились в города в надежде встретить каких-нибудь сородичей. А что их ожидало в городах, я уже описала.
Далее:
Кармышевы в Москве
Талды-Курган 1931 лето
рассказ о семье Наджии когда приехал ее сын Рашид..

стр.422
 То, что испытывали мы, оказывается, переживала и семья моей сестры Наджии в Талды-Кургане, куда мы ездили в гости в прошлом году. Детей их исключили из школы, как детей муллы, мужа посадили в тюрьму, а ее ночью увели куда-то. У них были две дочери и два сына. Старшая дочь Магфура была замужем за Самигуллой, сыном Рахматуллы Богубаева. Когда в 1928 году семью Бугубаева выселяли, Магфура оставалась у родителей с трехлетней дочерью. После ареста родителей Магфура с дочерью приехала в Андижан и отыскала нас. А остальных детей сестры не принимали ни на работу, ни на учебу, им не дали никаких документов. При аресте родителей у них все имущество дочиста конфисковали. Самая младшая из детей, Рашида, уехала к родственникам отца в город Риддер с надеждой как-то поступить учиться. Ей было тогда четырнадцать лет. Второй сын, Рашид, тоже приехал в Андижан. Остался в Талды-Кургане только старший сын Хамид. Рашид рассказывал нам о своих скитаниях. Выехав из Талды-Кургана, он побывал во многих местах этого края в надежде встретить хоть одного знакомого человека, который мог бы взять его на работу. Ведь паспорта у него не было, как не было и денег. Он садился в поезда без билета и ехал, куда придется. В конце концов, оказался в Джамбуле. Знакомых людей ни на вокзале, ни на базаре не встретил. А его самого нельзя было узнать. «Я был не прежний Рашид, — говорил он нам, — теперь на мне ветхая рубашка, старые брюки. Фуражка у меня дорогой, при посадке на поезд, слетела с головы. От голода, от переживаний и скитаний лицо мое почернело и как-то странно стало лосниться. Меня принимали за шпану. Ходил вокруг вокзала, надеялся найти хоть одно знакомое лицо. Сам я был голодный. Потихоньку приблизился к столовой. Вижу: много людей, пообедав, разошлись, а в стороне сидят несколько официанток. Сразу войти не решался: боялся, что прогонят. Снова подошел и вижу, что в столовой в сторонке сидят несколько посетителей, а подавальщиц не видно. Я уселся за один стол, собрав оставшиеся куски хлеба и стал есть. Потом остатки супа стал сливать в одну тарелку и наелся, можно сказать. Вышел на перрон, подхожу к ожидающим поезд пассажирам и предлагаю свои услуги донести вещи до вагона, но никто и близко не подпускает, боятся, думая, что я вор. Даже спрашивают: не китаец ли я или еще кто. Пошел на базар, надеясь найти работу грузчика. Там тоже боятся, не доверяют. Так несколько дней я питался в столовой тем же способом. Теперь официантки видят, но ничего не говорят. Хорошо, что лето, можно выспаться где угодно. А голодному не очень-то хочется спать».

Вот такие печальные вещи он нам рассказал.

Далее рассказ матери Латифа (друга Рашида):

стр.422
 Так было с ней. В машине были, кроме нее, еще моя сестра Наджия, жена Гарифджана муллы, жена муэдзина и еще несколько подобных женщин. «Куда едем, не знаем, — рассказывала она. — В одном месте нас высадили. Там оказался сахарный завод. Мы стали там жить. Стали ждать, когда нам дадут работу, и очень хотели, чтобы нас не разлучали. Все мы в таком состоянии, что для работы не очень-то годимся. На другой день нам принесли продукты и сказали, чтобы мы готовили себе сами. Каждый день готовили лапшу. Пили чай с сахаром, но работы не давали».

Мать Латифа, уже пожилая женщина, тогда много рассказывала о бессмысленной жизни там, но я уже многого не помню. Все они оттуда ушли, но даже не помню, ушли все вместе или врозь. Они, как тысячи подобных разрозненных семей, постепенно начали находить друг друга и собираться.
Далее о его жизни в Андижане в
Ферганская долина
Яркент 1932
семья Наджии решила уехать из Андижана в Кульджу..
стр.434..437
 Сестру в Сарыузеке они поручили попутчикам, а сами продолжили путь в Талды-Курган.
Попутчики сказали сестре в Яркенте: «Вы не член нашей семьи, поэтому мы не можем Вас везти с собой. Вещи Ваши увезем, а за Вами пришлем человека». Указали возле базара место и сказали: «После такого-то дня приходите сюда и поджидайте». Жила она в Яркенте у брата нашего отца, у Муллы абзый. Они тоже голодали. Днем она в указанном месте дожидалась того человека, кто должен был ее забрать. Возвращалась к дяде только к вечеру, так как стеснялась, поскольку и дяде с семьей есть было нечего. Голодание ее быстро состарило. Как-то в указанном месте двое подошли к ней, посмотрели и отошли, и больше не появлялись.		 В то время в Яркенте были люди, которые контрабандным путем привозили муку из Китая. Среди них были и женщины. Сестра среди них увидела и знакомых женщин. Они сами предложили сестре: «Давайте, Наджия абыстай, с нами». У сестры вещей не было. Все, что есть на ней. Она решилась идти с ними. Дошли до границы, перешли вброд реку Хоргос и, пройдя немного, сели отдохнуть. Тут пограничник крикнул: «Стой!» Кто знал, куда бежать, сумел тут же исчезнуть, а тех, кто не сумел сбежать, повели под конвоем в Яркент, чтобы посадить. Все это и дальнейшие злоключения передаю от первого лица, как сама она нам рассказывала: «Нас было довольно много. Повели нас пешком, под конвоем. У меня на ногах были ичиги с галошами. Когда переходили реку вброд, мои ичиги уплыли. Я осталась в одних галошах и шлепаю в них по пыльной дороге. Жара. Там по дороге было много заброшенных домов. Тут внезапно подул ветер, поднялся вихрь, и в пыли ничего не стало видно. Я воспользовалась этим и спряталась в одном из тех домов. Никто не заметил моего исчезновения, и все продолжали идти дальше, а я осталась. Когда ты, Галия, принесла мне на вокзал мешочек с толокном, Хамид дал его мне. Мешок я повесила себе на шею. И вот теперь время от времени открывала его и лизала толокно. Если бы не это толокно, я бы умерла с голоду. Дом, куда я попала, уйгурский, темноватый. Из другой комнаты доносится стон. Пошла туда, а там лежит старуха. Больше никого нет. Подошла к ней. Она открыла глаза и тихо заговорила, и я узнала, что она татарка. Я стала расспрашивать, как она сюда попала. Она ответила: «Мои спутники ушли в Кульджу, а за мной должна оттуда приехать моя невестка». Я спросила, откуда она. Она сказала: «С казанской стороны, из села Матаска». «А как Вас зовут?!» — воскликнула я. «Зовут меня Захида. Я жена муллы Мирхайретдина». Я чуть не потеряла рассудок! Это значит, она моя родная тетка, сестра отца, дочь Сираджи хазрата из Таканеша. Я сказала ей: «Я Наджия, дочь Вашего старшего брата Шахмухаммада». Мы обнялись, расплакались. Она ждала свою невестку и говорила: «Она хоть на руках, но унесет меня отсюда», — и настаивала, чтобы я не задерживалась возле нее.
Я выделила ей немного из своего толокна. Она обрадовалась, поблагодарила. Мы попрощались, и я отправилась в Яркент. Я тщательно думала, куда мне пойти. У дяди я слишком долго задержалась. Стыдно, совестно.		 Вошла в город. Хочется пить и голодно. Меня сжигает лишь один мучительный вопрос: чью дверь открыть? С каким лицом войти в дом? Уже никого из родственников и знакомых, у кого бы я не была, не останавливалась. Ведь ждала, когда придут из Кульджи за мной. В прежние времена можно было у кого угодно хоть месяц жить. Походила, походила я по городу и решила наконец пойти к Вадиге.
Взяла себя крепко в руки и открыла ее дверь. Она приветливо меня встретила. Оказывается в этот день был гает. У нее накрыт праздничный стол. Сама она была куда-то приглашена в гости и собиралась уходить. Она поставила на стол кипящий большой самовар, сняла салфетку, которой были накрыты угощения, и сказав: «Наджия абыстай, вот стол, вот угощения, а вот чай. Ешь, пей сколько хочешь», — ушла в гости.		 Я села у самовара, сама наливала чай чашку за чашкой и многократно благодарила Бога за то, что в день гаета он не лишил меня, свою бедную странницу, праздничного угощения.
В этом доме я прожила два дня. Теперь я отказалась от мысли о Кульдже. Нужно возвращаться в Талды-Курган. Иногда проверяю себя: не сошла ли я с ума. Сколько же можно жить у Вадиги! Нет, надо идти в Талды-Курган! Вышла я на улицу. На ногах одни галоши, на шее мешочек с толокном. Иду по дороге. Никого нет. Вдруг показался сзади скачущий всадник. Я спряталась в придорожных кустах. Он торопился, оглядывался по сторонам, но меня не увидел. Через некоторое время я вышла из кустов и пошла дальше.		 Вечерело. Смотрю: едет тройка сзади. На повозке трое. Ехали очень быстро, и я подумала, что они проедут мимо. Но они остановились, сошли с повозки и спросили:
— Почему Вы одна так поздно идете?
— Иду в Талды-Курган.
Они удивились:
— Вы же еще и половины пути в Бураходжа не прошли. Разве Вас ночью не съедят волки? Садитесь в повозку.
Я села и мы поехали. Они стали распрашивать кто я. Я ответила:
— Я дочь старшего брата Яркентского муллы Галиакбара, жена талдыкурганского имама Ишмухаммада.
В этих краях тогда не было человека, кто бы их не знал. Они меня слушают и плачут. Они сказали:
— Сын Галиакбара хазрата, Наджип, живет в Конурулене. Мы Вас туда завезем. Живет он неплохо. Там Вы отдохнете, а потом он Вас доставит в Талды-Курган.
И, действительно, они меня завезли к Наджибу абзый».
Талды-Курган 1932
Наджия возвращается в Талды-Курган..
стр.437
 Мы слышали, что наша Наджия апа не добралась до матери и вернулась в Талды-Курган. Они стали сносно там жить. Но вскоре ее мужа снова посадили. Хамида тогда не было дома. Сестра осталась одна. Она была больна. Особенно болели у нее ноги. Вокруг порядочных людей не осталось. Некоторые сами уехали, а некоторых выселили. Она, бедняжка, передвигаясь почти ползком, кипятила себе чай, стирала мужу белье, которое он передавал из тюрьмы. В это время в Талды-Курган по каким-то делам приехала из Алма-Аты Насима Мухтарова, правнучка той самой нашей тетки Захиды, с которой Наджия встретилась в покинутом доме на границе (мать Насимы, Шамсильхаят, приходилась внучкой тете Захиде). Насима в Талды-Кургане разыскала Наджию абыстай. Увидев, в каком состоянии Наджия абыстай, какая у нее убогая жизнь, она очень удивилась. Ей стало очень жаль бедную. Она путем расспросов разыскала одного бывшего ученика мужа сестры, казаха, уговорила его и его жену переехать к Наджии и сказала: «Эта женщина — жена вашего учителя. Живите с ней одной семьей, ухаживайте за ней. Мы все вас не забудем». Оставила им деньги и кое-какие подарки. Они очень хорошо ухаживали за Наджией. В это время ее мужа отправили на Камчатку. Слышали, что он дорогой заболел и умер. Это был человек, уже проживший долгую жизнь, удивительный человек: энергичный, живой, даровитый и в то же время скромный. Он был очень образованный богослов и в то же время мастер на все руки, трудившийся без устали. В доме, в саду все хозяйственные работы он выполнял сам. А голос его — музыка! Иногда он вспоминал какие-то давние стихи и начинал их читать, и тогда весь дом гремел. Больше о нем не могу писать, сердце не выдерживает.
Далее о жизни в Андижане
Ферганская долина 1932..34

 

Пишпек 1932
Давлетша Шамгунов
.. родился в Самарской губернии, учился в «Галие», жил и работал в Ульяновске, преподавал в Педтехникуме в Пишпеке..
из книги Орузбаевой К. Б. и Данияровой А. С. «Базаркул Данияров — первый педагог. Портрет на фоне эпохи», стр.129..
 «Позднее, уже после работы в Педтехникуме, в 1932 году Давлетша Шамгунов вместе с Эшенаалы Арабаевым выпустил один из первых учебников природоведения на кыргызском языке «Табият таануу»..»

На стр.172 в биографии Жукеш Мамбеталиева бывшего директором МедТехникума в 1931..38 годах среди окончивших учебу упоминается будущий партработник Зинаида Чанышева.
Пишпек 1933
Данияровы
стр.228..
 Примерно в это время, возможно сразу по возвращению из Ташкента, Базаркул предложил семье Бакира переехать из Чонкемина во Фрунзе, чтобы дети могли получить хорошее образование, да и помогать им было легче, когда они были рядом.
Базаркул установил во дворе дома на бульваре Дзержинского, где они жили с Гафифой юрту, и Толенбай перевез маму Бюбю и своих братьев и сестер во Фрунзе. Летом дети находились в юрте, а зимой, чтобы было потеплее, переселялись в дом.
1932_Frunze_Daniiarovy_134
Далее:
С 1935 Базаркул и Гафифа в Оше
Пишпек 1936
Орузбаева К.Б., Даниярова А.С. «Базаркул Данияров — первый педагог. Портрет на фоне эпохи«, 2021, 472с., стр.314..
 Адий Баишев (1907-?) – был одним из первых руководителей органов просвещения в республике, начальник Главного управления Соцвоса и профобра Наркомпроса Киргизской автономной области, а затем и республики. Член организационной комиссии по созданию Киринпроса в Пишпеке.
Директор Киргизского пединститута, снят с работы и исключен из партии в возрасте 29 лет, как «националист», хотя попал в Кыргызстан из Башкирии. Дальнейшая судьба неизвестна.
Пишпек 1937
стр.228,309
 Базаркул Данияров..
В 1937 он приехал во Фрунзе и стал снова добиваться восстановления в партии..
За ним пришли..
О Гафифе Данияровой в Ферганская долина		 Юсуп Булатов (1900-1938) – был добровольцем Красной армии, членом уездных ревкомов, учился в Ленинграде на Центральных финансовых курсах, был зам. зав финансовым отделом Киргизского облисполкома.
В 1937 году был назначен Наркомом совхозов Киргизской ССР, через месяц арестован, внесен в «сталинские расстрельные списки». Расстрелян в возрасте 38 лет.		 Санжар Асфендиаров (1889-1938) – казахский общественый деятель, многое сделал для становления системы здравоохранения и образования Туркестана, и для воплощения земельно-водной реформы, будучи одним из руководителей Туркестанской АССР и затем Казахстана, был представителем Туркестана в Москве и директором Московского института востоковедения, ректор Казахского Педагогического, затем Медицинского институтов, сотрудник Казахского института культуры, Нарком здравоохранения Казахской АССР.
Арестован в 1937 году и через год расстрелян в возрасте 49 лет.		 Рабига Асфендиарова-Лапина (1893-1956) – жена Асфендиарова Санжара. До революции окончила Смольный институт благородных девиц в Санкт-Петербурге.
Приговорена в возрасте 45 лет к 5 годам заключения, полностью отбыла срок – три года в А.Л.Ж.И.Р. и два года в тюрьме в АлмаАте.
Фрунзе 1939
Базаркул Данияров..
стр.237-238
 В 1939, когда стали пересматривать дела, его спросили, действительно ли он участвовал в контрреволюционной организации и он вместо того чтобы отрицать это ответил — «Когда меня пытали, разве я не сказал, что был в такой партии?! Разве, не вы заставили меня расписаться?!» По этому поводу его друг Карасаев сказал: «Помню, как Аалы окончил: «Это был горе-человек, который не мог отказаться от своих слов. А сказал бы тогда правду — избежал бы своей участи. Вот такой он был человек слова»..». Ему уменьшили срок с 15 до 10 лет и отправили в Ивдель-лагеря.. Про эти лагеря написал в своих воспоминаниях известный ташкентский экономист Герман Ивонин, он там провел детство потому что был немцем..
Кто уничтожал лучших среди народов большой страны? Кто называл их «врагами народа»? Наверно, истинные враги народа..
Далее:
Киргизия 1941..52

Следующая часть: Обь-Енисей 1941..52