tatar.uz folk history

Лыжи.. стр.114-115
Как я уже говорила, мое увлечение лыжами началось в студенческие годы. По воскресеньям я брала на университетской базе лыжи с ботинками и пешком шла на Ленинские горы. Лыжи были деревянные, беговые, предназначенные для лесных прогулок, а не для гор, но на них я научилась кататься. Причем сама, никто меня этому не учил. Я преодолевала даже небольшие трамплины.

После моего возвращения в Ташкент, мы стали ездить в Чимган. Там я каталась с гор тоже на деревянных лыжах. Пристрастила к катанию на лыжах и своих подруг — Римму и Фаю. Помню, Фая рассказывала мне, как утром стеснялась идти с лыжами по своему району. С Риммой мы как-то поехали в Чимган в марте: снег уже вовсю таял, а мы с ней хлюпали по нему на лыжах.

Когда в УзНИИПе появилась лыжная секция, я купила горные пластиковые лыжи и ботинки со специальными креплениями.

Раньше в горы мы поднимались с помощью бугеля — специального крючка на веревке, завязываемой на талии. Бугель цепляли к тросу, который с помощью мотора тянули в горы. Потом я освоила «швабру»: закрепленные на тросе палки, по виду напоминающие швабру. Трос поднимает в горы, а со «швабры» можно соскользнуть на желаемом участке лыжной трассы.
..

Я заказала телефонный разговор с Москвой и рассказала все Фаату. Он велел мне пойти к его матери и сообщить ей, что мы женимся. Так я и поступила. Его мать совершенно спокойно восприняла новость. Я поняла, что глава семьи — Фаат, а не мать и не сестра Флора. Теперь предстоял разговор с моим отцом, чего я боялась гораздо больше. Отец отреагировал на удивление спокойно, дал разрешение на брак. Вероятно, чувствовал свою вину, что я до сих пор не замужем, что не принял моих отношений с Жориком. Словом, назначили свадьбу на 5 ноября.

Фаат уехал в Москву продолжать учебу, а я осталась жить с его матерью и сестрой в Рабочем городке по улице Усто Ширин. В доме было 2 комнаты с коридором, удобства во дворе. Зимой в доме было очень холодно, особенно ночью. Но я стеснялась делать свои дела в коридоре или в другой комнате и выходила во двор на мороз.
По соседству с нашим домом жила многодетная узбекская семья. В их доме всегда было тепло. Я любила заходить к ним и сидеть в уюте среди детского гомона. Моя свекровь не понимала, зачем я туда хожу и что там делаю. Надо сказать, они с Флорой относились ко мне весьма прохладно. Их семья всегда жила обособленно. А мне, после моей семьи, где жили нараспашку, гостеприимно и хлебосольно, это было непривычно. Вот что значит войти в семью, не узнав традиции и законы, по которым они живут!

На субботу и воскресенье меня отпускали к родителям. Я забирала с собой грязное постельное белье, поскольку в доме мужа не было ни стиральной машины, ни условий для стирки. Войдя в родительский дом, я в первую очередь открывала холодильник, который всегда ломился от изобилия. Мне не нравилось то, что готовила свекровь, да и делала она это в каком-то доисторическом казанке.

Однажды к нам в гости пришла моя мама. В это время мы с Флорой пекли торт. Я предложила маме попить чаю, а она ответила, что голодна. Я, к своему стыду, не пригласила маму пообедать, а ведь она пришла в гости, причем, издалека. Сказывалось влияние семьи Фаата: они ни сами не ходили в гости, ни к ним никто не приходил. Мне до сих пор стыдно за тот случай.

Наступила весна, близилось лето, я ходила с работы домой по ул. Усмана Юсупова, заходя по пути в магазины, покупая фрукты и овощи. Потом только узнала, что свекровь жаловалась сыну, дескать, я никогда не прихожу с работы вовремя. Это я-то со своим животом позволяла себе гулять и не приходить домой вовремя!
Из-за плохих анализов меня положили в роддом на сохранение.
Роддом №1 находился в районе нынешней станции метро «Дружба народов». Пролежала я там десять дней и выписалась. Живот у меня был огромный, но УЗИ тогда не было, и никто не смог определить, что я жду двойню. Я испытывала такую жажду, что, казалось, готова была осушить все лужи, постоянно пила воду, чай, компоты.

16 июня 1972 года меня снова положили в тот же роддом на сохранение. Я лежала на этаже, где находились такие же, как я, беременные — не роженицы, и вдруг у меня стали отходить воды. Меня осмотрела врач и велела подняться на этаж выше — в предродовую палату. Ночью у меня начались схватки. Я старалась терпеть и дышать, как учили меня подруги: ходила туда-сюда по коридору и усердно дышала. Под утро проснулась акушерка, которая спала в нашей палате. Она похвалила меня за правильные действия и повела в родовой зал.

Было раннее утро 17 июня, время пересменки акушерок и нянечек, кругом суета. Я подумала, как же рожать в такой обстановке, кто будет принимать роды? Врач Диля Абдуллаевна — родственница Фаи, которая вела мою беременность, стала слушать сердцебиение плода. «Диля, прослушивается два сердца, наверное, у тебя двое». «Не может быть» — перепугалась я. Положили меня на родильный стол, я немного потужилась и родила мальчика. «Давай еще тужься», — говорят мне, а сил уже не осталось. «Давай тужься, тужься». Я постаралась и родила еще одного сына. Первый родился с весом 3 килограмма, а второй — 2,4. И как только я носила эти пять с лишним килограммов?! Положили детишек рядом со мной на другой стол, предварительно запеленав их. Я лежу и ничего без очков не вижу. Потом попросила медсестру принести мои очки из палаты, и наконец увидела своих мальчиков! Тот, что родился первым, вытащил из пеленок пальчик и принялся его сосать.

Меня положили в отдельную палату и назначили уколы, поскольку у меня поднялось давление. Лежала я одна в палате, грустила, а никто из моих родственников не знал, что я родила близнецов! Мама привезла меня в роддом на сохранение, а не рожать.
Я написала ей записку. Вечером мама пришла в роддом, и узнала, что у меня двойня. Все мои родственники в шоке — у нас в роду никто не рожал двойню. Оказывается, у дяди Фаата были близнецы. Еще во время беременности мы с Фаатом решили, если родится мальчик, дадим ему имя Саид. А для второго сына имени не было. Муж далеко, в Москве. Мои родственники, посовещавшись, назвали мальчика Санджаром. Каким-то образом сообщили Фаату в Москву, что я родила двоих сыновей. Я ждала от него поздравлений, но ничего не получила, нервничала и плакала. Оказывается, поздравительное письмо он отправил почтой, а оно долго шло. Из письма я узнала, что муж особенной радости не испытал, сказав, что мы не договаривались о двоих. А я-то ходила по роддому, задрав нос — двойня была только у меня!
Из роддома меня и сыновей забрали в свой дом родители.

Приехали мы домой, и начались наши трудовые будни. Аби стирала пеленки и марлевые подгузники (памперсов не было и в помине), мама готовила еду и усиленно кормила меня, чтобы было побольше молока, ну а я бесконечно кормила и пеленала сыновей. Пачкали они пеленки иногда по двадцать раз в день! Ну и прибавляли в весе очень хорошо! К концу дня я буквально падала от усталости, и это при том, что не готовила и не стирала, а только кормила и пеленала моих ненасытных «крокодильчиков». Пока кормила грудью одного, другой, естественно, плакал от голода. Пришлось найти способ кормить их одновременно. Скоро молока детям стало не хватать, и им выписали донорское. Моя свекровь Софья Касымовна ходила на специальный пункт, куда роженицы сдавали излишки молока, и приносила его в стерилизованных бутылочках. Помню, как-то свекровь задержалась на донорском пункте, а Саид кричал голодный, так мама сунула ему свою грудь. Он пососал, а потом с негодованием выплюнул. Было и такое в нашей жизни…

Римма, моя подруга, хорошо вязала, и мои дети ходили в связанных ею жилетках и шапочках. А еще у нее был фотоаппарат, и она постоянно делала снимки. Все фотографии детей в возрасте от трех до шести лет сделаны Риммой. Они были не только моими, но в какой-то степени и ее детьми: замуж она так и не вышла, и своих детей не завела.

В соседнем доме жили двойняшки Саша и Сережа Прокопчуки — ровесники моих детей. В отличие от Саида и Санджара их невозможно было перепутать. Мои же сыновья в грудном возрасте так поразительно походили друг на друга, что и Лола их не различала, не говоря уже о посторонних людях. А для меня они даже плакали по-разному!
..

После развода с Фаатом я разделила счета на квартиру в Юнусабаде, у меня был отдельный лицевой счет на комнату в трехкомнатной квартире, что давало возможность ее обменять.
Нашелся человек, разведенный, имеющий комнату в двухкомнатной квартире на Чиланзаре. Мы с ним совершили обмен, я с детьми прописалась в его комнате, а он — в моей на Юнусабаде. Мы с Аскаром сделали ремонт в новой комнате, и он со своей женой Светой стали в ней жить. Я с детьми оставалась у родителей на улице Танкистов. Моим детям в то время было около пяти лет.
В этой маленькой комнате на Чиланзаре мы отмечали Новый Год: мама, я, дети и Аскар со Светой.
В соседней комнате жила разведенная женщина с сыном. Потом она вышла замуж за мужчину, имевшего однокомнатную квартиру на улице Горького. Мы с ее мужем сделали обмен: я прописалась в его однокомнатную квартиру, а он — в мою комнату. Аскар со Светой переселились туда, Брат Аскар с женой Светланой и дочерьми Камилой и Гульнарой родили Гуленьку.
Затем я получила от своего института двухкомнатную квартиру на Себзаре, и Аскар с семьей снова переехали.
Когда Аскар получил свою четырехкомнатную квартиру, моя квартира на Себзаре временно пустовала. Иногда мама в ней ночевала — охраняла ее. Мы с мамой совершили родственный обмен: она прописалась в этой квартире, а я с детьми — в родительской. Так постепенно улучшались наши жилищные условия: от комнаты в коммуналке до собственной «трешки».

Тем же летом ездили к маминым родственникам в Чкаловск под Ленинабадом. Туда переехала мамина двоюродная сестра Нюра с дочкой Альфией, чуть младше моих детей. Ее мать Миннихаят-тутти тоже жила с ними в большой четырехкомнатной квартире на пятом этаже. У сына Нюры Равиля с семьей была своя квартира. В этом же доме жила Фая — мамина сводная сестра по отцу. Рядом находилось искусственное озеро, в котором мы купались, и где Саид однажды чуть не утонул. Надувной матрас перевернулся, и Саид ушел под воду. Хорошо, я была рядом и успела вытащить его из воды.
В Чкаловске жила тетя Катя — сводная сестра Нюры. У тети Кати с Нюрой был общий отец, но разные матери. Она жила со своей дочкой Галой и мужем — отчимом Галы. Тетя Катя работала на хорошем месте в гастрономе, и когда мы уезжали в Ташкент, всегда оделяла нас дефицитными продуктами. Вообще, в Чкаловске было очень хорошее снабжение, поскольку там располагался комбинат по переработке урановых руд. Мы привозили из Чкаловска одежду, посуду…
Фая работала в Кайракумском доме отдыха, который принадлежал комбинату, и пригласила нас к себе отдохнуть. Мы поехали, но нам не повезло: в тот день был такой сильный шквалистый ветер, что мы даже не смогли искупаться в Кайракумском водохранилище.

Саид ходил в сад от обувной фабрики рядом с домом, а Санджар — в логопедический детский сад около Братских могил по улице Шота Руставели: он не выговаривал букву Р и некоторые шипящие. Садик был небольшой, с отменным, прямо-таки домашним, питанием и с продуктивными логопедическими занятиями. За два года Санджар освоил весь алфавит и в первый класс пошел с хорошей подготовкой.

Когда сыновьям исполнилось шесть лет, я стала водить их в бассейн школы № 110, чтобы они научились плавать. После работы я мчалась домой, дети с аби уже ждали меня наготове во дворе, мы садились в троллейбус № 3 и ехали в бассейн. Присутствовать на занятиях в бассейне родителям не разрешалось, но через стеклянную стену можно было наблюдать, как тренер с длинной палкой учит детей, а в нужный момент протягивает им палку в помощь. После занятий я заходила к детям, помогала им одеться, и мы с бутербродами в зубах ехали домой. Плавать они научились.
..