опубл.2023-03-26
Предыдущая часть: 1946 Укчи и Оклан (И_Башкирцева)
См.также: 1947 санаторий Ореховая роща (И_Башкирцева)
| гл.3 .. Чаще всего вспоминаю из моего детства и юности, когда мы жили в Авиагородке. Он назывался Г.В.Ф. — гражданский воздушный флот СССР. Это — старый ташкентский аэропорт, где в лётном городке жили лётчики в больших высоких двухэтажных корпусах, на большой территории около лётного поля, слева от входа. Здесь были и магазин, и поликлиника, и детский сад, и летний кинотеатр, и, конечно, клуб. Через железно-дорожную линию и шоссейную дорогу недалеко было двухэтажное здание — профилакторий для пилотов, которые перед полётом там отдыхали. Летали они на устарелых примитивных самолётах малой авиации и в ночную темень, и в непогоду, одевали меховые куртки и меховые унты, очень теплые из натурального меха с длинным ворсом. Корпуса в городке были двухэтажные, двухподъездные, лестницы на второй этаж деревянные, очень ровные, гладкие, сделанные из лиственницы крепкого дерева. Они и через 50 лет сохранились неповреждённые, очень добротно сделаны. Сейчас городок не узнаешь, по нему даже рейсовые автобусы ходят, и построили много четырёхэтажных и пятиэтажных домов на пустырях между первыми высокими корпусами, и люди теперь там живут разные, а лётно-наземный состав аэропорта. Рядом с этим аэропортом справа в Ташкенте построен новый современный аэропорт, в котором взлетают и приземляются огромные скоростные пассажирские лайнеры с реактивными двигателями со многих концов света. А пилоты — лётчики Аэрофлота, одетые с иголочки с строгих добротных костюмах в белоснежных рубашках и красивых галстуках, и стюардессы в таких же строгих классического стиля одеждах — молодые девушки, каждая из которых почти модель. Когда они вместе проходят со своими модными небольшими чемоданами на четырёх колёсах в приготовленный борт, диву даёшься, любуясь красивейшими нашими работниками авиации. Виват, Россия! А когда мы переехали в Авиагородок, это были 1946-1947 г.г. сразу после войны. На боковой стене каждого корпуса на самом верху почти под крышей была надпись черными печатными буквами: СМЕРТЬ ФАШИСТКИМ ОККУПАНТАМ. Мы жили при аптеке в 17 корпусе на первом этаже в торце здания. Мою маму — Марьям Валиевна Кабирова — назначили заведующей открывшейся аптеки. Люди здесь жили все русские, точнее русскоговорящие. День проходил за днём, промелькнули месяцы и годы в напряжённом ожидании. Так шли одни из самых тяжёлых маминых годов. Раз в два месяца мама ездила к Дау-опай на свидание в Зянги-Ата в женский трикотажный лагерь в Сыр-Дарьинской области около г. Ковунчи (ныне г. Янги-Юль), везла передачи все 8 лет. Часто с Альфия-опаем, с Рустамом, один раз и меня взяла с собой. Я запомнила как там шли с работы женщины все рядом, строем, все одинаковые, сзади строя шел военный. Мы в окно передаточной комнаты видели их. Потом Дай-опай заходила. Мама, как обещала, всё сделала для Альфия-опая, своей племянницы. гл.2 Альфия-опай получила высшее образование. Вскоре мама выдала её замуж. У нашей родни принято молодых знакомить, сватать. Меня мама тоже сосватала уже после окончания аспирантуры, то есть поздновато. Через соседку в нашем доме Ксению Науменко. Нашу семью все в доме уважали. И мама сама повела меня в гости знакомить в семью моего будущего мужа. И Альфия-опая мама сама сосватала, познакомившись с Басима-опаем, у которой было три сына, за старшего, окончившего железнодорожный институт. Сватовство состоялось у нас дома, когда мы жили в аэропорту в Авиагородке. Стол накрыли белой скатертью, мама испекла, на вазах фрукты и конфеты. Я посидела со всеми, покушала, и мы с Аликом ушли на улицу.  1947 Ташкент — мне 11 лет Я пошла к Свете Лагуткиной, с которой мы в то время близко сдружились и могли с ней хоть где уединиться и подолгу поговорить о том, как бы мы хотели жить, совсем по-другому, и наши желания очень совпадали. Мы с ней часто сидели в нашем подъезде, как и в этот раз, так как у нас гости, и меня могут позвать. Так вот, сидим мы со Светой в подъезде на первом этаже, и вдруг жених вышел в подъезд покурить. Он был в форме, весёлый такой, что-то нам сказал, мы тоже развеселились. В молодости развеселиться, вообще, ничего не стоит. Мы обнаглели и сказали ему: «Вы — лейтенант?» Засмеялись, испугались и убежали на верх по деревянной лестнице на второй этаж. Там был парткабинет, который почти всегда был закрыт. Фамилия секретаря партийного комитета лётного состава была Безруков. Запоминающаяся фамилия. После свадьбы Альфия-опая и Назым-абы наши взрослые вспоминали свои нелёгкие женские судьбы… (см. 1927..33 Ферганская долина) Рядом с аптекой в нашем подъезде жила женщина с тремя сыновьями: Митя, Юра и Витя. Их отец погиб на фронте. От нас часть общего коридора отделялся от них фанерной перегородкой, и в коридоре всё хорошо было слышно. Вход к нам и в аптеку был не через подъезд, а через веранду. Их мама часто закрывала на ключ, когда уходила, как и нас наша мама. А мы с ними перестукивалась, во всю игрались, переговаривались, все обиды быстренько позабыв. Они были, кроме младшего Вити, старше нас с Аликом. И всегда просили нас спеть, а сами потом над нами смеялись и дразнили. Я пела: «Жила была Рахелла, чёрна как холера. Таш-туши, таш-туши, мадам-попугай! Таш-туши, таш-туши, один билет дай!» И они хохотали. Юра кричал: «Алик! Давай свою!» И стучали сильно, пока не споём. Алик пел: «По военной дороге шёл петух кривоногий, а за ним восемнадцать цыплят. Он зашёл в ресторанчик выпил водку стаканчик, а цыплятам купил лимонад». И все хохотали. Однажды, когда мама нас закрыла, в замочную скважину входной двери просунули позорную записку. Я очень по этому поводу огорчалась, как и из-за Алика, которого дразнили — культин; и из-за записки переживала, что я виновата в чём-то, что мне такое написали: «Инна! Я тебя люблю». Слава Богу, что эта записка была единственная. Это сделал Рафка из другого подъезда, значит тоже плохой был, хоть большой уже был. Я об этом старалась не вспоминать и никому не говорила. Только Алик знал, и он тоже молчал. Мы с детьми играли около дома в классики, на дороге — в русскую лапту. Там машин было мало, почти не было! Разругавшись с детьми, меня девочки дразнили: «Инка-татарка!» Мне это было очень обидно. Я бежала к маме в аптеку и умоляла её: «Мамочка! Идите скажите им, что я русская!» Но мама никогда не ходила. Наоборот, она меня ругала: «Сиди дома, учи уроки; вот я на улицу не хожу, и меня никто не дразнит, а ты вообще стала дайдэ — по-татарски — уличная. Похожее английское слово dendy — тоже такого же смысла — гуляка. Дети были вредные, даже жестокие, а мы все равно любили играть с ними на улице. На втором этаже в нашем подъезде недавно стала жить главный редактор лётной газеты Перегудова. Она приехала по назначению из Москвы. С Лилей Перегудовой мы сидели за одной партой, вместе ходили в школу и дружили. У неё были очень красивые комбинированные шерстяные платья. В школу с нашего дома мы ещё ходили с Шурой и Валей Сорокины. Они жили во втором подъезде на первом этаже. Их папа работам механиком в аэропорту. Он приходил на обед домой, их бабушка готовила обеды, и порции она разливала небольшие, чтобы всем хватило, мы все тогда жили очень скромно. Кухни были общие на 2-3 семьи. Валя рассказывала, что их папа всегда в большую тарелку с супом перекладывал и второе, и всё вместе съедал. А когда он заболевал, он брал наверху домашнюю аптечку и выпивал по одной все порошки и таблетки какие только там находил: и бесалол от живота, и пурген от запора, и фталазол от поноса, и пирамидон от головной боли, потом закутавшись в ватное одеяло, засыпал. А утром выздоравливал и шёл на работу. А на втором этаже над нами жила Элла Абарцумова с дочерьми Милой и маленькой Викой. Мы с ними были не только соседями, но и друзьями. Они по национальности армяне. Мама говорила, что в этой нации очень умные люди. У нас в Аэропорту были еще такие же знакомые, тоже очень умные и добрые. Мы их называли всегда всех вместе: мама Дора, дочка Флора, а фамилия Акопьян. Я с Викой часто играла у них дома, сидела с маленькой по просьбе тёти Эллы. У них была радиола и долгоиграющие пластинки в 32 оборота: оперетты Кальмана, вальсы Штрауса. Многие арии Вика пела, любила ставить именно эти пластинки, и мне они тоже понравились: «Много женщин есть на свете, Аптека теперь стала более приспособленная к работе, и кроме санитарки работала ассистентом тётя Нюся. Она приготовляла и отпускала лекарства. Угловая большая комната была для нас с двумя окнами. Коридорную дверь в подъезд мама на ночь закрывала на ключ. Мы втроём стали жить в хорошей светлой и большой комнате с окнами и с круглой голландской печкой, покрашенной в чёрный цвет. Топка была со стороны коридора. Жилище отапливалось углём печником из поликлиники. В шестом классе мне трудно давалась алгебра, поэтому я не любила делать домашние задания, хотя теперь у нас был отдельный стол у окна с двумя ящиками: один мой, другой Алика. Я приноровилась делать эти задания в классе на переменках, на других уроках. А дома я посижу за письменным столом, перепишу по письму, соберу портфель и тут же убегаю на улицу, это — моё любимое занятие. Но я в это время хорошо помогала маме, причём с большой охотой, лишь бы она не ругала меня за мои двойки и не заставляла без конца: «Уроки учи». От бабушкиного воспитания я привыкла убирать комнату: мыла полы, вытирала пыль. По вечерам, когда аптека закрывалась, я и коридор мыла, где целый день все ходили, выливала воду на улицу, и тряпку хорошо ополаскивала под краном в водопроводной колонке перед домом во дворе поликлиники. Чистила нашу обувь от грязи и пыли, вымывала в ведре подошвы, потом аккуратно складывала около двери. Алик вместе с мальчишками поздно вечером слушали футбол из репродуктора — громкоговоритель, который был на столбе около нашей аптечной веранды; и с большим интересом слушали репортажи Озерова, его знаменитые радостные: «Го-о-ол!» Алик очень любил футбол. А ещё я отвозила аптечную выручку за день в кассу Аптекоуправления. У мамы было много работы, она и вечерами работала в аптеке, в одиночестве распевая татарские песни. У неё голос, она умеет красиво петь. Мама просила меня съездить, но я любила поиграть на улице, и мама мне за это давала 1 руб. на мороженое. Аптечные деньги она заворачивала в бумаги с указанной суммой и с печатью аптеки, потом — в носовой платок и клала мне в карман. Я шла по тротуару, перейдя железнодорожную линию и дорогу к конечной остановке (круг трамвайный) десятого трамвая, садилась в трамвай, билет 3 коп. и ехала до остановки Воскресенская. Вечером народу было мало, и я почти всегда сидела и с любопытством смотрела в окно. Маршрут я запомнила надолго: наша — Железно-дорожный институт, следующая — Тезиков базар, Железно-дорожный парк, Переушинский мост (напротив моста начиналась Сорокульская улица, там с нашего класса жили две девочки), Салар, справа — Вокзал, Госпитальная (справа Православная церковь), Чехова, Сапёрная (слева Военная крепость), Дизельная и моя Воскресенская — центр города. Следующая — Дворец Пионеров, потом линия выходит на ул. Навои, остановка Урда, поворот направо на ул. Полиграфическая (ныне Усмана Юсупова), по ней надо проехать ещё 5-6 остановок и будет конечная 10 трамвая — Рабочий городок. И пока мы жили в Авиагородке до конца маминой работы я часто отвозила ей дневную выручку, и полюбила эти мои трамвайные поездки. Деньги я ни разу не потеряла. Много лет спустя мама сама удивлялась, как она могла доверить деньги девочке, под конец сумма там была уже трёхзначная, я даже запомнила — 164 рубля было однажды. «Не могу вообразить, чтобы я отправляла свою одиннадцатилетнюю дочь трамваем до центра и с дневной выручкой!» «Отправляла, мамочка, отправляла и не единожды!» От остановки Воскресенская я шла на ул. Ленина, это рядом, там сразу же ворота Центрального аптечного склада, где справа было Аптекоуправление — двухэтажный такой старый домик. На первом этаже направо по коридору в торце здания комната кассира, она за письменным столом принимала деньги. Потом сделали в двери окошечко. Кассирша всегда мне улыбалась и пропускала вперёд. Я отдавала деньги с запиской и радостная уходила покупать мороженое. Как из ворот выйдешь, налево по ул. Ленина красивый особняк — Центральная аптека №1, дальше цирк и киоск, где я покупала мороженое. Конечно, мама меня каждый раз уговаривала, чтобы я не потеряла деньги ни в коем случае. Я ей говорила, что я маленькая что ли. Этой выручкой я маму очень выручала. А как мне понравилось одной ездить по улицам города и смотреть в окно! Дома сидеть неинтересно и скучно, скорее бы вырасти. В этой аптеке часто по вечерам мы с Аликом помогали маме заворачивать в бумагу порошки. Мама нас научила, она на аптечных весах, держа их на пальцах левой руки, правой рукой осторожно сыпала белый порошок шпателем в полукруглую чёрную чашечку весов, а на другой чашечке — миллиграммы. Уровняв чашечки, мама осторожно высыпала, а мы заворачивали эти порошки в прямоугольные бумажки; потом мама складывала их по 6 или 8 штук в бумажные самодельные конвертики с названием лекарства. Лекарства покупали все. Несмотря на то, что большинство лекарств стоило копейки, за день набиралось до сотни рублей. Аптека всегда выполняла план маме на радость, потому что были хорошие помогающие лекарства. Люди помногу брали вату, марлю, бинты, а рыбий жир, гематоген, аскорбинку с глюкозой, холосас — вытяжка шиповника — покупали, как говорится, рекой лилось. Некоторые лекарства брали, используя их не по назначению, например, пурген — для стирки белья, нашатырный спирт для отбеливания, даже йод или марганцовку — для подкрашивания деревянных реек. Когда санитарка уходила, я в кухне мыла нашу посуду, котелок от молока отмывала песком — возле колонки. Мама была мною довольна, хвалилась, что я умелая, и многие так говорили, и она давала мне свободу — разрешала ходить к подругам домой и даже ночевать у них. В городке было много моих подружек: Света Лагуткина, Неля Захватаева, Эмма Ленц. Эмма Малькова и Алла Синкевич жили напротив в 19 корпусе. В большом нашем с ними общем дворе слева был целый ряд небольших сараев-кладовок для дров, угля и керосина, а также общая уборная, как теперь говорят: туалет во дворе. С нашей стороны на входе буква М, а с противоположной — Ж. В этих туалетах противно пахло карболкой, санитарки дезинфицировали. У Аллы Синкевич было две комнаты и черное пианино «Красный Октябрь». Алла училась музыке. Мне так понравилось, как она играла и звук пианинной музыки, что я попросила ее научить меня. Алла согласилась и сказала, я тебя научу, что я играю, а ты мне полы вымоешь, а то я из-за тебя не успею. Я научилась играть по нотам две пьесы из «Маленькие этюды» Клименти двумя руками, «Весёлый крестьянин, возвращающийся с работы» П.И. Чайковского и гамму на первой октаве правой рукой. Еще выучила без нот «Полюшко-поле, полюшко широко поле», мелодия на чёрных клавишах: вступление как марш — шесть тактов левой рукой, потом правой начинается красивая русская песня. Я ходила в клуб, там тоже в зале было пианино, и я с радостью играла, но меня вскоре прогоняли. Как жалко было! А с Эммой Мальковой мы были, вообще, как родные сёстры, менялись даже платьями. .. В 39 школе я больше всех подружилась из класса с Аллой Сосниной. Они жили напротив остановки «Железно-дорожный парк» в собственном доме. Её старшая сестра Неля хорошо пела и играла на пианино. Она увлекалась классической музыкой. У них были ноты — арии из опер с текстом. Девочки любили музицировать, и я стала у них завсегдатаем. Им нравились красивые арии из оперы Верди «Травиата». Алла пела партию Альфреда: «На миг явились вы мне тогда, дивной блестя красотою, и с той поры всей душою стала на веки душа полна». Партию Виолетты пела Неля: «Ах, мне сказалась тогда любовь моя! Страстью могучею, страстью могучую нежную, любовь сказалась, счастье в душе моей. Ах, если б на веки стала на веки душа полна…» Как мне у них нравилось! «Льётся музыка, музыка, музыка!» Вот что значит знакомая, ставшая теперь любимая, мелодия. После уроков я часто шла из школы с ними к ним, а не домой. Их соседкой была Гала Мельникова, красивая девочка, наша будущая первая диктор ташкентского телевидения. Она училась с нами в параллельном классе, и мы четверо дружили школьные годы.  1950-е Ташкент — Тезиковка — 10-трамвай Помню хорошо, что когда мы все вместе шли по тротуару мимо одноэтажных домиков по правой стороне улицы, что напротив центрального входа на Тезиков базар, шли и постоянно смеялись. Скажет кто-нибудь слово, и мы ха-ха-ха! Непонятно над чем мы смеялись, но хохотали как безумные. В этих домах, мимо которых мы проходили и смеялись, жили персы. Они были чернявые, невысокие, большеглазые и плохо одетые, и напоминали мне женщин моего детства в Митани, конвоируемые всадником. Те были, конечно, крымские татары, которых в мае 1944 г. всех в 24 часа вывезли из их исторической родины из Крыма в Казахстан и в Среднюю Азию в товарных вагонах в спешном порядке, объявив их предателями родины в В.О.В., хотя много крымских татар воевали в этой войне и погибали. Добрые люди, родные мне по языку, которые были незаслуженно наказаны. Жили все скромно и тихо, и не смогли вернуться в Крым. А большинство крымских татар и в живых нет. Это наша жизнь, жизнь простого человека, с его страстями, болью, заботами, страданиями, радостью — всё, что проходит каждый человек в своей жизни. И я тоже пожалела дяденьку-чеченца моего детства, который нас так сытно и вкусно накормил. Оказывается, его-то дом отобрали военные, вот почему его жалели наши домашние, сердобольные люди. «Расстояние: вёрсты, мили… По трущобам земных широт Той страны на карте нет. После отступления продолжаю рассказ о моих школьных годах. Мои одноклассницы Соснины и Мальниковы жили хорошо. Они были добрые и приветливые, каждый раз мы вместе угощались чаепитием с домашними печеньями, наивкуснейшими, тесто с творогом или с вишнёвой начинкой. После чаевничанья мы заходили к Гале, мы любили смотреть их новый дом, который они недавно построили и уже полы покрасили ярко-коричневой краской. Полы высохли, но комнаты ещё пустовали. Мы вместе заходили и смотрели; открывали новые двери в первую комнату, потом двери напротив во вторую и на таком же месте двери в третью комнату; и так и ходили, и смотрели; почему-то я это хорошо запомнила, особенно запах нового, всегда красивого собственного дома. Мы все четверо: Алла, Неля, Гала и я в восьмом классе пошили себе у портнихи одинаковые белые платья из штапельного полотна, фасон под матроску с синей каймой и тремя белыми полосками на синем, большой матросский отложной воротник. И вместе пошли на 1 Мая со школой на нашу Красную площадь. Все четверо в одинаковых платьях, так мы хорошо дружили. Из нас всех Галя не изменила Ташкенту, не соблазнилась ни Америкой, ни Россией. Талантливейшая из нас всех — Галина Мельникова — стала народной артисткой Узбекистана. Это как будто про неё пела Тамара-Ханум: «Ой, да Галя и Султан — Наша жизнь понемногу налаживалась. Теперь, когда у нас была настоящая комната, к нам в гости стали приходить родственники. Без чая никто не уходил — обычное восточное гостеприимство. У мамы всегда для гостей были припасены печёное — хворост, — который можно долго хранить в буфете, а также вишнёвое варенье и карамель. Когда приходили гости, мы с Аликом тоже лакомились. Летом 1946 г. к нам с ночёвкой приехала Рукия-опай из Казалинска. Мама близко дружила со многими нашими родственниками, и одной из них была Рукия-опай из Казалинска. Её дочь Голия Сафаргалиева, закончив Казанский Ленинский университет с красным дипломом — физико-математический факультет, — приехала в Ташкент. Моя мама и Башма-опай познакомила её с Мидхатом Хусаиновым, сыном оренбургского богатого человека, и мама устроила ее на работу в Педагогический университет, потом Галя перевелась в САГУ.  Башкирцева — родословная схема До революции в Оренбурге жили две самые богатые семьи: Губайдуллины (Губаевы) и Хусаиновы — Карим Хусаинов, один из добрых богатых меценатов города. У нас были родственники — две Рукия-опаи и обе Сафаровы по мужьям, мы их различали по городам: Рукия-опай из Казалинска и Рукия-опай из Оренбурга. У маминой бабушки — Биби-Сара по папиной линии было шесть сыновей — Сафаровы: Абдулла-абы, жена Зайнаб-опай, Маджид-абы — муж Рукия-опая из Казалинска, Шакир-абы, жена Шакира-опай, вторую жену тоже звали Шакира-опай — мама нашей любимой Деечки — Идея. Миджат-абы — муж Рукия-опая из Оренбурга, Равкат-абы — жена Марьям-опай, Мухаммад-Вали-абы, мой дедушка. Все шесть братьев Сафаровых красавцы как на подбор: высокие, статные, чернобровые и черноглазые, с красивыми чертами лица. В фото — в семейных, свадебных альбомах они просто звёзды шоу-бизнеса… нет, красивее, скромнее и человечнее. Но самое главное при том, что все братья Сафаровы как один неустанно трудились, так что этим важнейшим для мужчины качеством: привычкой много работать, стали обладать и их дети, и внуки, и даже правнуки. Неустанный труд — это успех всех их наследников. В тот летний вечер Рукия-опай из Казалинска рассказала о своём сыне Фариде, погибшем на фронте совсем молодым. Шёл 1946 год, ещё были совсем свежие раны войны, а мы жили тогда в Авиагородке, где близко летают самолёты, и Рукия-опай сказала, что её Фарид на фронте был лётчиком, и что он погиб в первом же воздушном бою. Ему было 20 лет. Рукия-опай потом часто приезжала в Ташкент на лечение, мама показывала её хорошим врачам, и каждый раз она вспоминала своего сына, так рано погибшего: «Минэм Фаридэм» — мой Фарид. Она любила говорить, какой он был умница, отличник в школе и очень заботливый сын, и что все его любили. И я с детских своих лет запомнила, как Рукия-опай горевала о своём сыночке. Сафаргалиев Фарид Маджитович, мамин родной племянник, родился в 1923 г. в г.Казалинск Каз.ССР. Погиб под г. Смоленск в 1943 г. Служил в 6 артиллерийской дивизии — лётчик-лейтенант, — убит 20.07.1943 г. По другой версии похоронен в деревне Тодоровский Харьковской области. Фамилия Сафаргалиев — это Сафаров, — ее изменили при регистрации брака в связи непризнания родственного брака: Муж — Сафаров Маджит Галиевич, жена — Сафарова Рукия — дальняя родственница по отцу, поэтому фамилию им изменили. Мне было 10 лет, и я хорошо запомнила и всегда слушала её, потому что по-детски безошибочно чувствовала, что я ей понравилась. Вечером мама с гостьей пошли в кино, смотрели фильм «Моя прекрасная леди» (Пигмалион). Им очень понравилось. Мы, дети, тоже приходили в кинотеатр со своими стульчиками, и когда кассирша, она же и контролёр, уходила, мы, безбилетники, заходили со своими стульчиками уже после киножурнала «Новости дня». В этом летнем кинотеатре мы много фильмов смотрели и наши, и трофейные: «Свинарка и Пастух», «Кубанские казаки», «Серенада солнечной долины», «Венский вальс» и много других. Кино было у нас главным развлечением, и — мороженое. «На вечернем сеансе в небольшом городке «Льётся музыка, музыка, музыка…» Лето, солнце и музыка — лучше всех на свете! Истинно говорю вам. В моё детство по радио и по приёмнику передавали в основном классическую музыку: арии из опер и оперетт, увертюры, симфонии. Я, конечно, ни названия, ни композиторов ещё не знала, но когда эти мелодии повторялись, я сразу узнавала, и они мне ещё больше нравились. Симфоническая серьёзная музыка — это такая нежная, спокойная и тихая мелодия, она — задушевная, я бы ее слушала и слушала: музыка, льющаяся легко и плавно завораживает, успокаивает и окрыляет. О, музыка! А мои дети слушали уже другую музыку, любили западную эстраду, и мой сын говорил: «Наша мама любит грустную музыку». Они как-то напевали слова из какой-то песенки: «Мы оперу, мы оперу, мы очень любим оперу!» Может быть на меня намекая, а может запомнилось им. Они тоже очень любят музыку, всегда включают. Как можно музыку не любить?! Мы с мамой и с Аликом на каждые выходные ездили к бабушке на Куйлюк, везли им полные сумки продуктов: сахар, масло, муку, мама получала ежемесячно 2 кг мяса, как и семьи лётчиков, половину везли им. Всё было у нас хорошо, но… Нам снова предстоял переезд из этой замечательной комнаты, расставаться с лучшими в мире друзьями и соседями. Мама дружила с тётей Фаей Лавровой, а мы с Аликом — с их дочкой Софой, её папа Виктор был летчиком. Ещё дружили с лётчиком Мирзахидом Габбасовым, которого мама познакомила с Рафигой Утягуловой. Она закончила Иняз и работала стюардессой в Интуристе, в то время летала в Кабул (Афганистан). Рафига очень спокойная справная красивая женщина. У них два сына, она им, маленьким, пела: «Damir and Tagir making du-du!» Ещё: «Today, today is the First of May! Мирзахид вскоре вышел на пенсию не по возрасту, а как лётчик, налетавший много часов. Они получили участок земли в посёлке Улугбек в Кибрае. Это лучший пригород по дороге в Бричмуллу, там у всех сады и виноградники, это ближе к горам, поэтому климат прохладнее. В Кибрае сохранились знаменитые «Байские сады» крупного сорта черешни сорта «Бычий глаз». Сейчас их охраняет государство, иначе взрослые, залезая на деревья, ломают ветки. .. — |
Продолжение: 1949..53 УзБУМ (И_Башкирцева)
