tatar.uz folk history

Примерно в это время пустили рейсовый автобус № 7 со Сквера до Куйлюка, который брали штурмом, особенно в базарные дни. Люди ехали как сельди в бочке. Ехать долго и духота, и тяжёлый запах вперемежку с бензином. Я не любила эти наши поездки к куйлючным родственникам: втискиваешься в толпу, и тебя впихивают в спину, правда, толкание происходило очень деликатно, а ехать всем надо.

А мне понравилось ездить на трамвае по городу и на сэкономленные деньги от мороженого я одна начала ездить в центр города, который я с детства хорошо знаю, когда по маминому поручению много раз ездила сюда, и эти места мне очень понравились: и ул. Карла Маркса — наш ташкентский «бродвей», где много магазинов, и ГУМ двухэтажный, и магазин грампластинок, и комиссионный в этом же ряду.

1953 Ташкент- предположительно ЦУМ на ул. Карла Маркса (опубл. Матлюба Мухсинова)

Напротив Русский художественный театр им. М.Горького, художественное фото, кафе, угловой магазин «Радиотовары», и, конечно, Кондитерский магазин — мой самый любимый, там я иногда покупала по 22 коп. бисквитные пирожные очень вкусные. Но ещё интереснее это кинотеатры «Искра», там три зала, к-т. «Молодая Гвардия», там два зала, где я просмотрела много фильмов: «Цирк», «Подвиг разведчика», «Первоклассница», «Подкидыш», «Сестра его дворецкого» и много других.

Однажды во время школьных каникул мы с Аликом впервые в жизни пошли в Государственный театр оперы и балета им. Алишера Навои на дневной спектакль «Лебединое озеро». Мне так понравилось, что я ещё раз захотела пойти, Алик отказался, и я одна пошла. Так как билеты у нас самые дешевые, места в конце зала, и не очень хорошо видно. После антракта я села на первый ряд амфитеатра, где были свободные кресла. Но вскоре подошла работница зала с программками и спросила: «Девочка! Твой билет…» Я сказала: «Мне там ничего не видно, я уже второй раз пришла». Эта женщина стала моей знакомой — Нина Золотова: «Инна! Ты любишь театр, приходи в мою смену, билет не покупай, я тебя посажу на ближние ряды, при входе спроси Нину Золотову». Я так и делала, и прослушала много опер: «Риголетто», «Князь Игорь», «Чио-чио-сан» и другие, балет «Кармен», конечно, «Лебединое озеро» и оперу Верди «Травиата», и радовалась знакомому дуэту. При входе меня пропускали даже в не ту смену, и тогда мои денежки оставались у меня. Еще мне понравилась ария Хана из оперы Глинка «Князь Игорь», уговаривающего Князя перейти к нему, восхищённый смелостью и преданностью Князя своей Отчизне. «…ты — не пленник у меня, а гость дорогой»… Эту арию я слышала и по радио в исполнении Фёдора Шаляпина.

Много-много лет спустя я снова услышала эту арию, когда мы смотрели кассету «Мистер Бин на отдыхе» замечательного английского комика — Mr. Bene.

Во взрослой своей жизни после замужества и с рождением детей, мною очень любимых, я не то что театралом быть или в кино пойти, телевизор некогда было посмотреть. А школьницей я была театралом, любителем классической музыки, и на сэкономленные деньги я ходила и в театр Навои, и в театр Свердлова, и в театр Горького, где играл актёр Ткачук, большеглазый, голубоглазый, высокий стройный молодой человек, который жил в начале ул. Пушкинская на чётной стороне улицы, и ему надо было только по диагонали перейти наш круглый Сквер Революции, и он оказывался тут же на работе в театре, и тоже в начале ул. Карла Маркса, и тоже на четной стороне улицы. Везёт же человеку!

Я очень полюбила музыку, кино и театр. Ведь всё своё детство и юность выросла с мамиными и бабушкиными мелодичными татарскими народными песнями.

У моей мамы сильный певучий голос и отличный слух; музыке она не училась, подбирает мелодии на слух и играет на все четыре октавы. В гостях её всегда просят спеть. Когда мама громко запоёт сердце в пятки уходит, — и радостно и грустно одновременно. Мамины песни и её родной голос действуют на душу, слёзы наворачиваются на глаза; её песни всегда звучат у меня в голове, они мне наполняют душу чем-то возвышенным и прекрасным. Может и поэтому тоже я и выросла смелой, умелой с самого детства в татарской семье с песнями моей мамы и, можно сказать, с песнями всего мира.

IV. Удивительный мир людей
«Глядя на мир нельзя не удивляться» — К.Прутков.
«Нельзя ли для прогулок подальше выбрать переулок» — А.Грибоедов.

После 39 школы я училась в 68 школе Ленинского района г. Ташкента, где наша учительница русского языка и литературы, она же классный руководитель женщина очень спокойная, с тихим голосом хвалила меня моей маме, что я способная, «на лету всё схватываю»; но не знает грамматики, слаба в математике и т.д. А в свою очередь мама хвалила меня, что я ей очень помогаю: «Вы не представляете, что бы я без дочери делала.., она ведь такая умелая!»

Эта моя учительница будет рекомендовать меня для вступления в комсомол, несмотря на мои плохие отметки. Конечно, от похвал у меня вскружилась голова, и мне очень хотелось наверстать упущенное, и я надумала во время летних каникул выучить все правила орфографии, начиная прямо с первого класса. Это была моя действительная мечта. Я собрала наши с Аликом учебники, какие есть, и решила самостоятельно позаниматься, выучить с самого начала: жи-ши, ча-ща, чу-щу, чк-чн, «стеклянный, оловянный, деревянный» — исключения, и тэ-дэ, и тэ-пэ. Ничего, конечно, не получилось, однако… получилось у меня через много-много лет спустя, через 50 лет (!). За что меня хвалили, а учителя любили — не знаю.

После нашего переезда первое время я ездила в летный городок в наш старый дом, от нас двумя трамваями №5 и №10, скучала по девочкам. Я с радостью ездила, так как все тамошние наши знакомые «охали» и «ахали», как я могла так быстро вырасти, и говорили: «Какая Инна стала хорошенькая!» А как это было приятно, как радостно, ни за что, ни про что так расхваливать!

Ещё не привыкнув к новым одноклассницам, я пропадала у моей тёти. Я ездила к ним в Старый город на Оклан нянчить своих племянниц. Моя тетя родила детей почти подряд, и я их всех по порядку и нянчила, ночевала, а потом и жила у них, когда мама с Аликом и Онькаем уехали в г. Кызыл-Орда, а я осталась, училась в Университете.

А третью дочку Алечку из роддома забирала я. Дядя сам не смог, он был занят на очень важном совещании и дал нам служебную машину, и я забирала свою тётю из роддома №2 на Беш-Агаче и приняла и держала на руках новорожденную.

Мой дядя — Ганиев Юсуп Саидович работал главным бухгалтером Ташкентской киностудии. Он в тот день (выписки) был на главном совещании, где утверждался новый кинофильм, и присутствуют обязательно: Главный художественный руководитель Камиль Ярматов, он же директор студии, главный режиссер Р. Сабитов и главный бухгалтер — это «три кита», дающие добро на производство художественных кинофильмов.
..

68 школа была моя шестая школа, и мама переживала, но нас всегда принимали без всякой прописки в любую школу — только учись, среднее образование везде было обязательным. Но так как мы с Аликом часто меняли школы из-за переездов, то всегда отставали от школьной программы. Начальные классы у нас вообще пропущены: у Алика из-за его долгой и тяжёлой болезни, у меня из-за непролазных сельских дорог в ненастные дни. Слава Богу, учителя были люди понятливые и старались всячески помогать, занимались дополнительно, объясняли. Учитель по математике Попов, который жил со своей семьёй при школе, занимался со мной и Ритой Скоробогатько по алгебре и геометрии, и мы свои двойки исправили.

Я подружилась с Ритой и другими девочками из класса. У Риты был новый дом близко от входных ворот Асфальто-бетонного завода по правой стороне от ворот, а рядом тоже новый дом их родственников. Они приехали из Украины — украинцы, все очень приветливые, ласковые, красивые: тёмноволосые, а у них голубые очень выразительные глаза с чёрными загнутыми ресницами.

Ритина мама очень вкусно варила украинский борщ в большой эмалированной кастрюле. Под конец варки отдельно растапливала свиное сало, вытаскивала шкварки и обжаривала мелко нарезанный репчатый лук до соломенно-жёлтого цвета. Лук не пережаривать. Всё содержимое сковородки добавляла в кастрюлю с борщом, немного прокипятить, и наивкуснейший, ароматный борщ готов. Приятного аппетита!

Они жили от нас недалеко, их белые дома выделялись своей белизной. Каждую весну они белили наружные стены домов извёсткой. Мама говорила, что украинки очень чистоплотные, всегда у них хата белая.

Когда я у них ночевала, мы с Ритой спали на одной кровати в комнате справа, там полы были ещё не настиланы. А в первой комнате — зал, в которой полы были готовы, там спали её мама и её братишка.

Однажды летом окна были открыты, ночью был сильный шум в их комнате. Это упал железный карниз. Мы с Ритой тоже проснулись, и Рита пошла посмотреть. Мама ей сказала, что это тюль украли. Рита сказала, мама спокойно пошла спать, такой у нее характер, она до вещей не жадная. Мне это было в удивление, я бы наверняка плакала, что украли, тем более длинная тюль на окна считалась роскошью.

Мне Ритина мама понравилась и ещё понравился их украинский язык, как они мягко и приятно разговаривают по-украински, чуток слова другие, а так всё понятно. Ритина мама нам сказала украинскую поговорку: «Несть глупосты горшния, яко глупость». И всегда нам говорила: «Шо вы рисуйты? Доню! Сидайтэ чытаты и пысаты!»

В наш класс пришла новенькая — Света Боташева — падчерица офицера-майора, которого направили в наш Туркво-Туркестанский военный округ. Воинская часть их находилась в сельской местности далеко от Ташкента, и её мама сняла ей комнату прямо против нашей школы, буквально в двух шагах, и хозяйка в этом же доме, то-есть Света — под приглядом.

Я быстро с ней подружилась. Света на выходные ездила к маме на электричке в воинскую часть, скучала по маме, ночевала, а на понедельник приезжала в школу. Я тоже с ней повадилась. Я ведь уже не домоседка, а вольный казак. Её мама была довольна, подружка, вместе веселее, дорога все-таки не близкая, одной в дороге опасно. Мы со Светой обе радостные: она, что не одна ездит, я, вообще, рада куда-нибудь пойти. Мы приезжали, Света брала ключ, оставленный в укромном месте. Взрослые все на работе. Мы заходили и сразу кушать: ставили чайник на электроплитку, Света доставала солёные огурцы, такие вкусные с хлебом со сливочным маслом. Выпивали по две чашки сладкого чая. Убрав за собой, выходили на улицу, а там уже знакомые Светины ребята покупали нам билеты, и мы вечером в летнем кинотеатре смотрели фильмы в летней вечерней сумерке, с запахом остывшей тёплой политой земли, насыщенной запахами трав, цветов и деревьев и остывшего асфальта; мы были просто счастливы, каждый по своему воспринимаемый виденное на большом экране; все вместе и рядышком со всеми прекрасными людьми. Смотреть фильмы в военный городок приходили и местные ребята. Там было три мальчика, один был Светин друг, а я понравилась второму парню, имя его забыла, а его самого хорошо помню: черноволосый, с узким правильным лицом, симпатичный, скромный.

Они недавно приехали из Польши. Света сказала из заграницы. Он мне подарил две открытки — виды Варшавы и написал на обороте: «На память Ине К.»

Есть такая поговорка: «Курица — не птица, Варшава — не заграница». Это наверное из-за того, что, когда произошёл третий раздел Польши, она почти 120 лет перестаёт существовать как государство, войдя в состав Российской империи.

Мне понравился Юра, он был из местных, Света сказала, что он из хулиганской семьи, не дружи с ним. Это было все детское увлечение, и я, конечно, не дружила с ним, а дружила с мальчиком из Польши, вот он мне и подарил открытки.

В течение учебного года я почти всегда ездила со Светой, а во время каникул она там с мамой жила, и я оставалась сидеть дома.

Своя-то жизнь быстро надоедает в замкнутом однообразии.

Как-то весной на пасху я с одноклассницей Леной Серовой поехала в церковь, она меня очень просила, ей самой не хотелось, а её бабушка заставляла. А мне неважно, что в церковь, важно, что есть куда пойти. Всё-таки, необычное оживление скучной повседневности; везде мне интересно.

Ленина бабушка была баптистка, верующих не приветствовали, мы же были атеистами. «Религия — опиум для народа». Я пошла с Леной в русский православный храм на Госпитальном. И вот тут у меня случился абсурд.

Когда мы подошли к тоненьким зажгнутым свечкам, Лена покрестилась и заставила меня: «Крестись!» Я же мусульманка, мне же нельзя, и я не решалась, а Лена снова: «Крестись!» И я быстренько сделала крестное знамение и сразу испугалась очень, что сделала греховный знак на себе. Всю жизнь я потом ругала себя, что я это сделала, что-то очень плохое и боялась вспоминать это. Успокаивало меня лишь то, что церковь — это пережиток прошлого, что попы всегда обманывали и обирали темный русский народ.

Французский просветитель Вольтер вообще считал христианскую церковь как оплот суеверия и фанатизма. Больше я с Леной никуда не ходила.

Наш тупик, где мы жили, выходил на улицу прямо против — «Баня Восьмого Марта» — двухэтажное большое здание. Но мы с мамой ходили в Центральные бани на ул. Свердлова около Сквера Революции; она говорила, что там чище. Мы всегда мылись в общей бане, это дешевле и дольше, чем в отдельных душевых кабинах. Но в общих банях всегда было очень холодно одеваться в предбаннике. Когда Алик подрос, его уже не пускали с нами в женское отделение, и он мылся в мужском, — и он тоже мёрз в предбаннике.
..

гл.3 (1950)
Когда Рустаму исполнилось 18 лет, он пошёл служить в армию, служил три года. Онькай по нём очень скучала, часто плакала, его вспоминая. Она Альфию и Рустама любила больше, чем меня. Сама она часто проводила дни за швейной машинкой, сидела стрекотала, время от времени выходила на кухню. Сидя за обеденным столом много читала и писала по-арабски, вела дневник, сообщала обо всех родственниках, писала письма, собирала на стол, кипятила чайник, заваривала чай.

Посуду мыла всегда Онькай. Сначала она ставила чайник на керосинку, за которой надо было следить, чтобы не закоптила, убавлять или прибавлять фитиль вовремя, потом из кухни приносила две эмалированные чашки, в одной мыла, в другой полоскала, в подносе сушила, говорила «сор кэтам», вытирала ложки и всё ставила на середину стола, накрыв салфеткой. Соседки-узбечки говорили, что у татар много посуды, а еды мало. У них, у узбеков наоборот в одном лягане всё: и лепёшки, и сахар комковой, и карамель, и яблоки — все съестное в одном блюде, чайник и несколько пиалок. Ляган — поднос с ярким узором.

Я старалась помогать, относила, приносила (не всегда, конечно). Я не была послушной, домашней.

В моё время домашними детьми мало кто рос, разве что те, за кем могли присмотреть бабушки с дедушками. Но я дома не была одна, Онькай была для меня «ипташ» — подружка. Я позавтракаю и убегаю поиграть, а надо было много чего сделать, чтобы помочь сидячей бабуле. Хорошо помню, как Онькай сокрушалась: «И-и-и! Шул ояксэзлегэм!» — «Эх! Это моя безногость!» Как я сожалею, что какая была глупая и бестолковая, а ведь была уже не ребёнок, могла получше помогать нашей маленькой бабуле. За что ей было меня любить?

Онькай была отличная рукодельница. Она могла сшить очень красивые чепчики новорожденным для подарка родственникам. Аккуратно пришивала узкие кружева, делала малюсенькие бантики по бокам шапочек: для девочек розовые, для мальчиков голубые. Это была поистине ювелирная работа. Такие мелкие швейные изделия редко кто может шить. Отличная была швейка.

В то время всё для комплекта новорожденных: атласные ленточки, тонкие кружева, ситец и маркизет — всё было из чистого хлопка, ни грамм синтетики или вискозы. Онькай шитьём стала немного подрабатывать, она шила на заказ лифчики (бюстгальтеры) для кормящих женщин-соседок. Они просили: «Ани! Эмчак копчеге керак» — «Бабуля! Нужен мешочек для грудей». Кормящие мамаши подкладывали в лифчик тряпочки, чтобы молоко не пачкало платье.

В первые месяцы после родов у женщин молоко прибывает. У наших многодетных узбекских мам всегда много домашних дел и нет времени, чтобы как мы кормить новорожденных по указке патронажных детских врачей, кормить через каждые два-три часа, спящего нужно было будить. А новорожденные дети моего детства так часто не кормились, а спокойно себе спали в бешике-колыбели — в специальной деревянной кроватке-качалке. Их так часто не будили, чтобы покормить.

Может быть поэтому эти дети вырастали намного спокойнее наших. Дети в узбекских школах были намного смирнее и послушнее, чем в русских школах. Наша знакомая Гульсум-опай Абдубакирова — заслуженная учительница Уз. ССР, проработавшая в узбекской школе до пенсии, говорила: «Если б я не работала в узбекской школе, я бы до пенсии в русской школе не выдержала».

Всем известно, что узбекская молодежь очень уважительно относится к старым людям. Не успеешь войти в любой транспорт в Ташкенте, тебе тут же уступают место, часто даже одновременно двое пассажиров. А к учителю вообще отношение особенное, у старшеклассников — с большой благодарностью. Учитель по-узбекски — «домулла», «мулла» — священник, получается почти святой, как у Пушкина: «Кормилицы и учителя должны быть самые уважаемые люди государства». Сейчас школьники зовут классного руководителя «уста» — мастер. Да, чтобы учить, преподавать, надо быть учителем — мастером своего дела.

«Сколько радостей! Ты помнишь море цветов и улыбок?
Из теплых маминых рук учитель взял твою руку,
Твоя рука и сейчас в руке твоего учителя…»
Расул Гамзатов
—
..
Альфия-опай рассказала нам очень интересную историю про нашу бабушку. Когда Онькай была с ногами, она ездила в свой родной город Оренбург, скучала по своему родному дому. Так Онькай в 20 годы XX века поехала в Оренбург, а там были белые, и в ходу были их деньги. Поехала в следующий раз, а там красные, и в ходу были деньги красных. То есть, город захватывали то белые, то красные. А один раз поехала, так там были в ходу деньги зеленых. И в такое неспокойное время наша бабушка разъезжала. Моя бабушка была заядлая путешественница, настоящая Сафарова — safare — охота, перемена мест, и по-татарски — сафар — путешествие.

Я фамилию своей бабушки переняла по наследству, оправдала её, — я люблю ездить с самого моего детства. Я видела мир большой и интересный. Все друг друга знали, либо учились, либо соседствовали и со всеми были приветливы и дружелюбны: «Здравствуйте! — Здравствуйте!» И никому из этих людей в голову не приходило сказать что-то плохое или обидеть. Все были рады встрече, и мне хотелось их всех увидеть ещё и ещё.

Так я исходила в детстве множество домов и дворов за разной надобностью, набиралась всевозможных впечатлений. Летние мои дни, много солнца, много зелени были наполнены беспредельной свободой передвижения. Этот мир с каждым днём разрастался, вберя в себя новые улицы, лица, слова.

Здесь ведь всё моё бродяжье детство и прошло. Я оставалась дома одна практически на весь день и быстро научилась пользоваться предоставленной свободой, — гуляла не во дворе, как Алик, а по городу. Главное, мне нужно было успеть вернуться домой до прихода мамы. Мама спокойно относилась к этому. Она знала куда я хожу, у неё всегда отпрашивалась. Если я маме была нужна, она посылала за мной Алика, он всегда спрашивал: «Ты куда?»

Так, например, было, когда к нам приехали Роза и Геральд из Самарканда, мои двоюродные по отцу, которых я никогда не видела. Все трое с Аликом пришли к Рите. Роза сразу сказала: «Инна! Я твоя двоюродная сестра Роза».

Оказывается, они насовсем переехали в Ташкент и нас нашли. Вахид-обы стал работать в Райисполкоме и вскоре получили участок земли на окраине города, и они сами начали строить себе дом на ул. Дербентский проезд. Мы с ними всю жизнь близко общались, роднились, помогали друг другу.

Когда я уходила из дома далеко, заночевала у тёти или у подруг, мама на меня не рассчитывала. Но мама всегда была уведомлена о моём местонахождении, в этом отношении я была очень дисциплинирована: если не было дома Алика, я говорила тёте Нюсе, куда я отправляюсь. Повзрослев я ни перед кем не отчитывалась. Я ездила двумя трамваями в Аэропорт, в дом, где мы раньше жили, к моему любимому детству; и мне нравилось, как тепло меня встречали: «Какая умница и какая любезная наша Инна, как она хорошо разговаривает, совсем взрослая красивая девушка».

Ах! Как я любила ездить в наше старое местожительство в Авиагородок!

У них был здесь большой двор и во дворе своя водопроводная колонка, там они хранили бидон с молоком в корыте, в которой капала холодная вода. Так молоко охлаждалось. На кухне сепаратор, своё сливочное масло, своя сметана; угощали меня парным молоком, но я его не могла выпить, а Галя, привыкшая, сразу выпивала. Меня угощали чашкой сметаны, очень вкусная.

Галина мама не работала, вела домашнее хозяйство. Она всё время хлопотала и во дворе, и на кухне: мыла, чистила, стирала, вытирала, у неё на кухне все покрыто белоснежной марлевой салфеткой, в её руке всегда тряпка.

У Гали старшая сестра очень красивая, изящная, на артистку Целиковскую похожа; у неё есть жених Санжар. Наверное они поженятся. Один раз они собирались в театр и сестра накрутила волосы, обмотала каждый локон в бумажку, а Санжар каждую бумажку прижимал горячими железными щипцами, немного крепко держал обеими руками, потом разжимал, круглая бумажка становилась плоской. Потом он снова щипцы нагревал на электроплитке и также осторожно прижимал все остальные бумажки на голове у девушки.

А у Гали волосы кудрявые.

Я хорошо узнала город, куда и каким транспортом ехать. Вечно зелёный город Востока, с бесконечно длинным летним днём солнечный Ташкент мне очень нравится, особенно центр города. Во всех высоких деревьях, часто смыкающихся зелёным сводом над центральными улицами города щедрый солнечный свет разливается с раннего утра и длится до самого вечера с чудесным ароматом деревьев, цветов и кустов.

Весь утопающий в зелени Сквер Революции, где много больших старых деревьев с очень густыми разветвляющими кронами, закрывающими полнеба от солнца, гигантские кроны чинар (платан), листья величиной с тарелку, высочайшие вековые дубы; у некоторых из этих деревьев были таблички, что охраняются государством.

Летом в чиллю — азиатский млеющий зной — июль, август месяцы — здесь мы спасались от изнывающей жары, сидя на больших удобных гладеньких деревянных скамейках со спинками.

Чилля — по-узбекски — 40 дней наиболее знойной жары лета — конец июня, июль, август, и зимняя чилля — 40 дней самых холодных дней года — конец декабря, январь, начало февраля. Есть по-английски похожее слово chill [t?il] — чил, обозначающее сильный холод, озноб. To take the chill off – подогреть. Chill — разговорное — подогревать жидкость. То есть смысл этого слова одинаков и по-узбекски, и по-английски.

На аллеях Сквера растут каштаны с большими белыми цветами, всё дерево в белом цвете, так красиво, душистые акации тоже с белыми соцветиями, запах у них необыкновенный, нежный. Красота природы! В этот зелёный уголок в самом центре города мы все были ходоки. Этот зелёный Сквер Революции, находясь на перекрёстке семи дорог стал мини-шёлковым путём нашим горожанам, идущим и едущим по своим делам во все концы города. В центре Сквера большой памятник (ныне памятник конному Тамерлану) — бюст Карла Маркса. По его фундаментальному учению принципа жизни в цивилизованном обществе Ленин привел веками страдающих бедных людей в России к хорошей жизни, сократил разницу между богатыми и бедными.

«Два на миру у меня врага:
Два близнеца неразрывно слитых:
Голод голодных и сытость сытых».
— М.Цветаева

Вокруг памятника большая круглая цветочная клумба с разноцветными цветами. Асфальтовые дорожки ведут к центральным улицам города, которые расположены радиально от круглого Сквера, как лучи: Карла Маркса, Энгельса, Пушкинская, Жуковская, Пролетарская, Студенческий проезд.

Эти старинные здания, выстроенные из жжённого кирпича, очень крепко построены из-за нередких здешних землетрясений. Огромный, огороженный кованой чугунной решеткой высокий забор по всему периметру двора-сада с маленьким круглым бассейном с фонтанами — каменными лягушками, игровая площадка и множество вековых деревьев: чинары и дубы, посаженные ещё при князе-коммерсанте Николае Константиновиче Романове.

Дворец был построен в 1891 г., здесь жил опальный Великий князь Н.К.Романов, близкий родственник последнего российского царя Николая II. В 1919 г. перед своей смертью князь передал этот дворец в дар городу Ташкенту вместе с мебелью, книгами, дорогими туркменскими и хиванскими коврами, фаянсовыми сервизами и статуэтками.

Конечно, я была зачарована богатством огромного высокого зала нашего театра с красивыми балконами, мягкими креслами, сказочной сверкающей большущей люстрой, каким-то приглушенным разговором в зале, яркими ковровыми дорожками.

Здесь я вспомнила русский литературный анекдот: Барин, отпустивший слугу в театр, спрашивает его:
— Ну, как тебе театр понравился?
— Очень понравилось: тепло, светло, люстра пребогатейшая, народу много, музыка играет, праздник да и только.
— Ну, а актёры как?
— Да признаться, когда занавес подняли и начали актёры про дела свои разговоры вести, я их и слушать не стал.

(1953-03)
Конечно, я была очень довольна жизнью, ничего не скажешь, очень. Меня приняли в комсомол в Райкоме комсомола Ленинского района. Я тщательно учила Устав ВЛКСМ, но мало чего из Устава спросили, я ответила. В общем, жизнь била ключом, «жить стало хорошо, жить стало веселее», и вдруг: «Умер Сталин».

Когда директор школы пришёл с этим известием, мы разучивали танец «Молдованка» с новой молодой учительницей — парный танец в фойе школы под ля-ля-ля, готовились к выступлению. Директора все уважали, он преподавал историю. Рассказывал очень интересно, и мы слушали, сидели тихо. Он был для нас авторитетом.

Наши все учителя плакали, а директор не плакал, это я запомнила. Вообще-то, мужчины не плачут. Сталина любили за наше счастливое детство. Мы были уверены, что мы живем в самой прекрасной стране, победили фашистов в очень тяжёлой войне — В.О.В. — и сейчас строим коммунизм.

Я тоже со всеми солидарно переживала, молчала, но недолго. Вскоре я об этом обо всём позабыла, потому что заканчивался выпускной десятый класс, который тянулся очень долго, а мы снова переехали на другую квартиру.
..

Сколько я себя помню, всегда читаю и пишу — наследство моей бабушки Онькай.

Сколько интересных рассказов и сказок прочитала из наших детских хрестоматий… В моём детстве такого изобилия книг, как сейчас, не было. У нас был урок чистописания, и я научилась красиво писать. Мы изучали произведения великих русских писателей и поэтов. Не вникая в точный смысл прочитанного, мы описывали образы главных героев своими словами. Сколько сочинений я написала и списала ?! С детства люблю книги, зачитывалась про Гулю Королёву, в книге «Четвёртая высота», прочла почти все повести и рассказы Аркадия Гайдара.
Но самая моя любимая книга, в детстве, была: «Педагогическая поэма» — Антона Макаренко, я её читала и по ночам с фонариком под одеялом, чтобы мама не видела. Это была большая книга мягкого переплёта, как толстые журналы, напечатанные на газетной бумаге. Мне очень нравилось, как беспризорники – хулиганы и воры, постепенно становились хорошими, как, преодолевая неимоверные трудности и бедность, колония начинала жить лучше, с каким огромным трудом это удавалось начальнику А.Макаренко – замечательному советскому педагогу. Какое тяжёлое было время! Был всё тот же голод, как и после войны, когда я всегда хотела кушать. И как сытно стало теперь, и наше детство – самое счастливое. Я радовалась, перечитывая свою любимую книгу, и мне очень хотелось быть послушной и хорошо учиться.

«О золотые времена!
Где взор смелее и сердце чище,
О золотые имена:
Гек Фин, Том Сойер, Принц и Нищий!»
М. Цветаева.

В детстве даже воздух был особенным, и конфеты были слаще, и пирожные были по больше, и во всём лежала печать покоя. «Детство наше золотое, всё прекрасней с каждым днём, под счастливою звездою мы живём в краю родном», — пели мы такую песню на объединённом школьном хоре в средней школе № 68 города Ташкента, находящейся на улице 8 марта, Ленинского района (маршрут 5-го трамвая, не доезжая остановки «Узбум»).
..