tatar.uz folk history

Посвящается моим детям и внукам

«Кто не может быть без дела, для кого день есть задача — сделать то-то и столько-то, только тот имеет право сказать, что как ни мерзка жизнь, в ней много прекрасного.»
В.Г. Белинский

Я, Энесса Сабировна Кашаева, родилась 16 мая 1936 г. в г. Самарканде. Когда мне исполнилось шесть лет, мы переехали в г. Ташкент. В этом городе прошла вся моя жизнь. Мне 16 мая исполняется 80 лет! Я прожила интересную жизнь, и мне хотелось бы рассказать об этом. Поэтому написала эту повесть, поимённо вспоминая моих родных, подруг, соседей и сослуживцев, которые повстречались на моем жизненном пути.

Интересно бывает именно написать о том, что было в жизни хорошее и плохое, которое по истечении времени по-другому значатся; и почему так сложилось, как есть. Знаю, что правду пишу и имена значу, то есть, называя всех по именам, и ныне живущих, и ранее.

«Наш жизненный опыт приобретает смысл, когда с ним поделишься с другими.»

I. Беда одна не приходит
«Как в страшный год, возвышены бедою, ты — маленькой была, я — молодою.»
М.И. Цветаева.

В Узбекистане недалеко от старинного города Самарканда в Катта- Курганском районе есть местечко Митань. Сюда в 1939 г. направили работать заведующей сельской аптекой мою маму — Сафарову Марьям Валиевну, которая окончив Ферганский медицинский техникум, отделение фармакология, стажировалась в г. Самарканде, где и познакомилась с моим отцом — Кабировым Сабир Кабировичем. Мой папа работал преподавателем физики и математики в Самаркандском государственном университете и был старше мамы на шесть лет.

Я хорошо помню своё детство, когда мы жили в Митане. Здесь прошли мои ранние детские годы, и с Митанью связаны мои первые впечатлительные воспоминания нашей жизни в те годы.

Мы жили при аптеке, которая помещалась в одноэтажном здании европейского типа. Наши две комнаты отделял большой коридор с выходом во двор, а прямо против нашей двери была двустворчатая дверь в аптеку. Точнее, сначала там слева была материальная, а справа сама аптека с наличником, вертушкой и калиткой в небольшой зал для посетителей.

В нашей большой комнате, где слева было напольное трюмо, а справа стоял большой старинный буфет — хозяйство моей бабушки Обиджаным, — у которой я была любимицей. Мой братик Алик был на два года младше.

Папа работал учителем математики и физики в старших классах школы-семилетки, и по совместительству он еще имел преподавательские часы в своем университете в г. Самарканде, а также ездил по районам методистом с проверками; у нас сохранилась его записная книжка с замечаниями о проведённых уроках.

Получив эту ведомственную квартиру, семья наша стала жить лучше в материальном отношении. Мама смогла шить себе платья у портнихи, у нас была хорошая знакомая врач Еникеева Ханифа Суфиевна, которая нас всех лечила. Моя бабушка время от времени её вызывала, будто бы заболев, а потом после посещения и чаепития с врачом, она без всякого лечения выздоравливала. Они просто были дружны, и Обиджаным любила с ней поговорить.

Вспоминая эти счастливые годы, мама говорила: «Ни Бог весть сколько зарабатывали, но на жизнь хватало». И мы прекрасно жили-поживали. К нам в гости приезжали наши родственники не только из Самарканда, но и из Ташкента, из Рязани; приезжала наша тётя Валя из Рязани с маленькой Нелей и с дядей Кудрат-обы, папин младший братишка. Обиджаным угощала всех вкусными обедами. Особенно им понравился узбекский суп «Маш-хурда». Это — мясо баранина, маш, рис, фасоль, морковь, зелень — всё вместе варится, фасоль заранее замачивается, очень вкусно!

Однажды к нам приехала погостить моя вторая бабушка Онькай из Ташкента — мамина мама Было очень весело. Всегда весело, когда дома гости.

Папа купил себе охотничье ружьё и ездил на охоту. В верховьях Сыр-Дарьи гнездилось много разнообразных птиц, в том числе утки, куропатки, фазаны. Дикие заросли и нехоженные места простирались на многие километры степи, где часто попадались и лисы, и волки: степная рыжая лисица-корсак, средне-азиатский волк-шакал, волк меньших размеров. Природа этих мест была почти не тронута человеком в те далёкие довоенные годы.

У нас была хорошая немецкая овчарка Треф, которая жила во дворе, у неё была большая конура, и собака днем была на цепи, а ночью она сторожила аптеку. Как только папа начинал собираться на охоту, доставал свой холщовый рюкзак и кирзовые сапоги, Треф, почуяв свободу, так визжал и прыгал, что его приходилось спускать с цепи.

Мы с Аликом играли и дома, и во дворе, а как подросли, — на улице. Слева от аптеки была небольшая типография, и мы иногда находили возле неё сломанные шрифты. Перед аптекой и типографией была большая пыльная площадь, а дальше шла сельская дорога на базар, а если перейти эту дорогу и немного пройти дальше вперёд, там была речка Соганак, где росли камыши и кустарники густые. Там очень хорошо, кругом трава и очень приятно пахнут эти кустики с соцветием метёлка с бледно-сиреневыми цветочками, очень душистые. Мы любили бегать туда, где текла речка Соганак.

Однажды по этой сельской дороге в сторону базара шла толпа плохо одетых женщин, а сзади на лошади ехал военный. Людей было много, они шли вместе. Мы, дети, увидев их, все побежали смотреть. Стояли и смотрели, пока они шли мимо. Я их хорошо запомнила по их большим черным глазам и длинным лохматым одеждам.

А вскоре в наш дом пришла беда: началась война, которая была очень далеко от нас, но все наши беды начались именно из-за этой войны — В.О.В. 1941-1945 гг. Вся тяжесть тяжёлой жизни военного и послевоенного времени легла на плечи моей мамы.

Пришла телеграмма из Ташкента, чтобы Онькай вернулась домой: Шарип-обы, старшего зятя призвали на фронт. Шел 1942 г. войны. Пришёл и 1943 г., и пришли плохие вести. Онькай спешила. В Самарканде при поездке на поезд, который долго ждали, и люди давились, бабушка долго не могла подойти, а когда она поднималась, наконец, в вагон, бабушка подняла свой чемодан на верх, проводница ей помогла, а кто-то другой столкнул бабушку со ступенек. Онькай упала, поезд тронулся, и она попала под колеса поезда. Её без сознания подобрали путевые обходчики и отвезли в городскую больницу.

Я не знаю, как сообщили маме эту страшную весть, но я запомнила, как мама говорила, что папа платил по 500 руб. за каждое переливание крови, была большая потеря крови; и как Онькай, очнувшись от наркоза и увидев свои поднятые колени без нижних частей ног, не успела ужаснуться, как увидела маму, которая чуть в обморок не упала, увидев всё это. Мама с ужасом вспоминала этот момент в своей жизни, и как тяжело легла эта страшная беда, на всю оставшуюся мамину жизнь, оставив неизгладимый и жуткий отпечаток на её сердце.

Моих родителей хирурги успокаивали, они говорили, что у молодой бабушки организм крепкий, раны хорошо заживают: «Вы не переживайте, она еще долго-долго будет жива-здорова». И действительно бабушка долго прожила, учитывая тяжелые годы военного и послевоенного времени в нашей Советской стране. Онькай умерла в 84 года.

Недавно по TV в передаче «Следствие вели…» с Каневским рассказывали про ограбления в поездах в пятидесятых годах XX века. Очень много было воров-бандитов в вагонах-ресторанах. Они грабили богатых денежных пассажиров, которых потом полуживых сбрасывали на полном ходу поезда. В бандах участвовали и проводники, и даже начальник поезда, и очень трудно было найти этих бандитов.

Чтобы успеть проводить на фронт и попрощаться с зятем, Онькай надо было срочно уехать в Ташкент, а папа заболел воспалением лёгких, лежал с высокой температурой. Мама не могла бросить аптеку, было очень строго с дисциплиной, могли не только уволить, но и посадить в тюрьму. Бабушку некому было проводить.

В итоге Шарип-обы на фронт провожала одна Дау-опай (старшая сестра по-татарски) на воинской площади вокзала г. Ташкента в мае 1942 г., а в августе 1943 г. он погиб под Смоленском. В «Книге Памяти» есть и его имя — Шарип Серазитдинов, 1907 г. рожд. Он воевал в танковых войсках, учебка у него была в г. Мары Уз. ССР.

А моя бабушка Онькай, так и не успев проводить на фронт зятя, который вскоре погиб, сама осталась инвалидом войны, которая шла за тридевять земель от ее дома, не побывав даже на фронте. Ей было 56 лет.

«Я не участвую в войне,
Она участвует во мне.»
Г.А. Кульчицкий.

У папы болезнь лёгких обострилась, он заболел туберкулёзом лёгких. Его не могли вылечить. Туберкулёз был неизлечим, пастеровских антибиотиков здесь не было, не помогло и курортное лечение в санатории «Узбекистан» на Черноморском побережье в г. Ялта в Крыму.

Осенью у папы началась открытая форма — каверны, — заразная. Нас, детей, поместили в коридор, и мы с Аликом спали в одной кроватке за печкой, на которой стоял дистиллятор.
Папа сильно похудел, был белый как простыня, и душераздирающе кашлял, и очень мучился. Он не мог дышать, ему не хватало воздуха, поэтому часто открывали окна, хотя была зима. Папа полулежал на огромной подушке. 3 марта 1943 г. папа умер. Я хорошо помню, как мама вышла на улицу заплаканная, а мы весело игрались, и, позвав меня, сказала: «Инночка, папа умер» (АК: думаю она сказала «папа ушел»). А я спросила: «А он к нам придёт?» — и убежала.

Летом того же года Алик упал с дерева и вывихнул ногу в ступне. Нога стала опухать и почти до колен посинела. В больнице сказали, ногу надо отнять, может быть заражение крови. Мама не согласилась и решила отвезти Алика на лечение в Ташкент. Маме удалось откомандироваться в Ташкентское Аптекоуправление в связи с болезнью сына и в связи с постигшим семью горем: недавно умер муж, и женщина осталась вдовой с двумя маленькими детьми, мать попала под поезд, лишилась обеих ног, и вот теперь тяжело заболел маленький сын, и маме разрешили. А бабушку Обиджаным, которая нас нянчила, оставили в Самарканде в семье её среднего сына Вахида. Обиджаным у них и года не прожила, заболела от горя. Она ведь только что похоронила сына, любимых внуков, которых она нянчила, увезли далеко, она по ним очень скучала. Здесь невестка была слишком бойкая, а внуки выросшие, и вот от такой резкой перемены в старости бедная Обиджаным вскоре умерла.

При расставании она плакала. Я это помню, когда они с мамой разбирали новые вещи из сундука. Там были два узбекских шёлковых сюзанэ, пикейное покрывало, розовая скатерть из тонкого льна, шесть полотенец из шёлк-полотна — приданое моей мамы, которое ей сделала Онькай, и еще ручная швейная машинка Zinger.

Мама бабушке обещала за ней приехать, как только вылечит Алика. Конечно, в то военное время это было не реально, и бабушка поняла это.
..