tatar.uz folk history

Сестра — коммунистка отца и моя мама в молодости не очень жаловали друг друга. Но после смерти папы, они сблизились и стали очень тесно общаться. Выйдя на пенсию далеко за семьдесят лет, тетя стала приезжать ежегодно на летний период в Ташкент. Мать жалела эту неприкаянную женщину, ничего не имевшую за душой, всю жизнь беззаветно преданной компартии и боровшейся с коррумпированными чиновниками. Лет за десять до своей смерти (ей тогда было около восьмидесяти лет), сестра отца переехала из Питера в Ташкент. Это ташкентские сёстры отца уговорили сестру — коммунистку на переезд. Откровенно говоря, тетя и сама устала жить в одиночестве. Два её питерских сына от третьего мужа выросли, и она чувствовала свою ненадобность им. В Ташкенте у неё тоже были два сына от разных мужей, один положительный, а второй пьющий. Оставив питерскую квартиру двум сыновьям от третьего мужа, тетя переехала в Ташкент. Наверное она чувствовала, что питерские сыновья не очень горят желанием поднести ей стакан воды, если она вдруг заболеет и поэтому переехала поближе к сёстрам. Положительный сын сам купил матери отдельную квартиру на Юнус — Абаде и заодно прописал туда своего пьющего брата, маявшегося в съемной квартире после развода с женой. Пока тетя пару раз слетала в Питер за какими — то бумагами и вещами и оставалась там на несколько месяцев, то её второй, непутевый сын за это время умудрился пропить её квартиру. Тетя — коммунистка оставшуюся часть жизни прожила в квартире положительного сына. Время от времени она неделями гостила у своих сестер или у моей мамы. После смерти тёти — коммунистки, в её вещах ничего ценного не было, кроме бережно завернутого в плотный целлофан, но уже ненужного никому партийного билета. Всё что покупал матери в своё время её положительный сын, она раздавала своим питерским сыновьям, кстати, один из них в своё время был офицером КГБ, а второй комсомольским работником. Питерские сыновья были большими эгоистами и любителями покутить. Тетя — коммунистка была три раза замужем, национальности её мужей такие, — Узбек, Таджик и Русский. Сколько у неё было детей я даже не знаю, я знаю только её положительного сына, от общения с её другими детьми меня в детстве ограждала мама, а питерских я вообще не видел никогда. Некоторые её дети умерли ещё в детстве, а сын пропивший её квартиру, после этого неразумного поступка прожил всего год или два. Он сгорел прямо на рабочем месте, то есть во время приема горячительных напитков в какой — то забегаловке.

Тётя — коммунистка, которую в старости очень жалела моя мама, напоминала мне одинокую и тонкую рябину из той песни которую пел папа во времена моего детства. Она так ни с кем и не сблизилась за всю свою жизнь. Строгая, умная, до самой смерти державшая спину прямо, неподкупная, барственная(даром, что коммунистка) она всю жизнь прожила без друзей и подруг. Только уже после восьмидесяти лет она осознала, что кроме своих сестер и моей матери она никому не нужна, а особенно той системе на которую она преданно работала. Но несмотря ни на что, она никогда не отзывалась плохо о советской власти и коммунистической партии. Также она исключительно положительно отзывалась о своих сыновьях, несмотря на принесенные ей некоторыми из них тяжёлые моменты в жизни.

У тёти коммунистки была одна особенность слегка шокирующая меня, приходя к нам домой она в упор не видела меня. Я сперва думал, что я один ей неинтересен и она испытывает ко мне какое — то презрение. Но как позже выяснилось, тётя не только меня одного не видела в упор, но и всех остальных племянников и племянниц. Но самое главное, что и свою внучку, дочь её положительного сына, она тоже не баловала вниманием.

Тетя не замечала меня ни тогда когда я учился в школе, ни тогда когда я был студентом, ни тогда когда я уже был женатым и имел детей, ни после её возвращения в Ташкент. Она начала изредка общаться со мной, только узнав, что я немного помогал её больной сестре. Общение с ней было специфичным, — «Здравствуйте тетя Имярек, как Ваше здоровье, как дела»? Ответ, — » Здравствуй, спасибо, хорошо». Причём я говорю ей по узбекски, а она отвечает по русски. Всё это происходило строго, почти официально. Никаких улыбок, и хотя летом ( тетя бывала у нас, в основном, летом) я был в одной рубашке, но мне всегда хотелось согласно этикету надеть пиджак, застегнуть верхнюю пуговицу во время встречи с ней и вытянуться по стойке смирно, а заодно признаться во всех своих мыслимых и немыслимых грехах.

Один раз тетя прожила у нас на Кукче несколько месяцев, она очень любила мамину кухню, а сама не умела ничего готовить кроме безвкусного супа и яичницы. По заведенному мамой обычаю, я приезжал к матери два раза день ( А для чего тогда нужна машина, если родителей не проведывать и не помогать им, так говорила мама всем подругам и родственникам). Рано утром я завозил маме лепешки, молочные и другие продукты, а вечером поливал улицу, убирал мусор и купался в бане и только потом уезжал к семье. Уикенд по традиции проводил на Кукче. Когда я приезжал рано утром, то мама ещё спала, а вечером, она не говорила мне иногда и двадцати слов. Маме надо было просто увидеть меня и убедиться что со мной всё в порядке. На остальных троих детей, мамин приказ о проведывании родителей почему-то не распространялся, и некоторые её дети не приезжали к маме годами, отделываясь телефонными разговорами. Ну а тётю, когда она жила у нас, я видел только по вечерам, сидящей в гостиной у телевизора спиной к входной двери. Я заходил и здоровался с ней, она полуобернувшись здоровалась со мной и возвращалась в мир «голубого экрана». А я проходил в свою комнату.

Тетя — коммунистка прожила девяносто лет, но если не считать приветствий, мы с ней не сказали друг другу даже девяносто слов.

Мама пережившая тётю на несколько лет, наоборот говорила мне, что тётя — коммунистка очень хорошо ко мне относилась, и даже иногда интересовалась у неё моими делами.

Кроме сестры — коммунистки у отца были и другие сестры, из них я хорошо знал и общался с двумя, так как они жили в Ташкенте, а ещё две сестры жили в Самарканде, но я их никогда не видел. Ташкентские сестры отца вышли замуж за узбеков и имели по восемь детей.

И сейчас, если придти хотя бы к одному из двоюродных родственников, то я рискую затеряться в Ташкенте на несколько месяцев обходя их всех, так как у двоюродных братьев и сестер тоже по семь — восемь детей, а у этих детей, естественно, тоже куча своих детей. И все они жаждут пригласить к себе домой. Дети ташкентских сестер отца создали свой дружный татаро — узбекский клан и тесно общаются между собой.

Дети самаркандских сестер отца (а их тоже немалое количество) разъехались из Самарканда по всему свету, начиная от Москвы, Белгорода, США и заканчивая Израилем. Но Узбекистан они не забывают. У них есть одна «дежурная» квартира в Самарканде где живет их дальний родственник. Эта квартира, практически, не пустует, особенно в летнее время, туда часто наведываются разъехавшиеся по разным городам родственники.

P.S. За несколько лет до своей смерти, мама подсчитала количество национальностей имеющихся в нашей многочисленной родне. Я не запомнил точное число подсчетов мамы, но просто напишу те национальности которые я помню.