опубл. 2023-01-21
Сложная тема меж-нац-отношений требует как деликатности так и честного разбора (но это только среди культурных людей). Надеюсь, среди моих читателей все культурные, поэтому рискну дать свое мнение о событиях конца 1980-х начала 1990-х, когда СССР разбежался по «нац-квартирам». Конечно, все это было инспирировано теми кто ненавидел нашу страну и теми кто вообще, интересовался только личной выгодой, как говорится «ничего личного, просто бизнес».
Расцвет республик, как и всей страны в послевоенный период привел и к негативным проявлениям источником которых является бытовая зависть — не все довольны результатами своих трудов и успех других может вызывать неприятие преломляющееся часто в меж-нац-брюзжание. Тем более, что перекосы были — Прибалтика, Кавказ и в меньшей степени Средняя Азия «кайфовали», а Россия в плане реализации заветов Ильича Брежнева «Все для благосостояния советского человека!» — отставала (за исключением красавицы Москвы). Но все это оставалось на бытовом уровне, пока за дело не взялись профессионалы.
Под соусом «гласности» меж-нац-брюзжание вылезло на страницы газет, а тогда к печати относились примерно как жители 19 века к любой красиво напечатанной бумаге — «барин велел!» и языки у людей развязались, забыли об уголовной статье за «меж-нац-рознь», типа это «сталинизм-репрессивизм». Из этих публикаций (самая известная — Солженицына о «среднеазиатском подбрюшье») следовало, что русским пора прекратить помогать ожиревшим соседям. Но из этого ничего бы не вышло, если бы дело ограничилось нейтрализацией разумных людей — дураков полно и их приспособили трепать нервы умным, но настоящий разгром страны готовили, естественно, в другом месте — в московских министерствах. В 1987 открыли границы и стали вывозить все эшелонами, а в магазинах все стало исчезать — у нас постепенно, а в России — резко. И плюс к этим проблемам устроили «криминальную революцию» — выпустили карманников (они ездили в автобусах с заточенными монетками, кому-то недовольному разрезанной сумкой разрезали лицо, кому-то проткнули почки, на меня тоже нападали когда я проявлял недовольство лазанием по моим карманам). Организовали ОМОНы и другие спец-отряды из «крутых ребят» с одной стороны и бандитское отребье — с другой, чтобы был конфликт, меж-нац-резня. Все это шло из Москвы от горбачевско-ельцинских негодяев. На местах эти грязные делишки прикрывались накручиванием дурной «интеллигенции» против, типа-колонизаторов-русских, т.е. против простых жителей.
Я сам обалдел, когда идя с ребятами из Москвы в районе БешАгача, нам вдруг преградил дорогу Жигуленок с ругающимся в нашу сторону «интеллигентом», он проклинал русских увидев нас — таких счастливых и русопятых! Я заглянул в салон — там, похоже, сидела его жена и она сказала ему по узбекски «хватит, давай поехали». А я объяснил гостям, что такие появились недавно и не надо беспокоиться.. тем более, что мы шли на Алмазар на махаллинскую свадьбу, где все мы были в восторге от восточного колорита и гостеприимства. С другой стороны, нельзя забывать и об оскорблениях узбеков со стороны необразованных «европейских» элементов. Но надо отдать должное — наш народ, руководство погасило и нейтрализовало все эти позорные явления (загнало их обратно на бытовой уровень :)
Все эти рассуждения навеяло на меня интервью опубликованное на Письмах о Ташкенте «События в ташкентском вузгородке в 1992 году: мнения, факты, комментарии» с участником тех событий, преподавателем и депутатом — Маратом Захидовым. Когда-то Муса Джалиль и его группа спасли репутацию татарского народа часть из которого пошла служить в нацисткий «Туркестанский легион» и в этих событиях мы видим татар не прячущихся, а выполняющих свой долг, долг не только профессиональный, преподавательский, но и всеобщий — гражданский, мужской, долг защитника народа против глобальных разрушительных сил сравнимых по мощи с европейским нацизмом 1930-40-х и их пособников, которых «недорепрессировал» Сталин, а он боролся против того самого «русского шовинизма» (как и с другими националистами) в Ленинградском деле 1947 года.. но надорвался.. они, вместе с малоросскими ген-секами победили и сдали огромную страну своим «партнерам».
В событиях в ВУЗ-городке не было меж-нац-темы, но организаторы были те же, кто убивал русских солдат в Фергане, натравливал спец-наз на население и население на кого угодно, лишь бы собрать толпу.. похожее было и с митингом крымских татар в те годы.. А это событие интересно рассказом непосредственного участника противодействующего планам глобального рейха..
————————————
| #нетвойне События в ташкентском вузгородке в 1992 году: мнения, факты, комментарии История Среда, 18 января, 2023 (1 день назад) | LoadingДобавить в закладки | 19 | EC В начале 1990-х годов в Узбекистане произошел ряд важных и в чем-то переломных событий, за которыми последовала тотальная вырубка политического поля страны, до сих пор остающегося зачищенным от всех мало-мальски активных в социальном и политическом смысле фигур. В этом списке президентские выборы конца 1991-го года, студенческие волнения января 1992-го и попытка создания параллельного органа власти – Миллий Мажлиса («Национального собрания»), предпринятая летом того же года. Эти узловые моменты и поныне в значительной степени остаются «белыми пятнами» истории, поскольку республиканские СМИ по известным причинам предпочитают о них не вспоминать. Сегодня о том, что происходило 18 лет назад в Ташкентском вузгородке, «Фергане.Ру» рассказывает непосредственный участник тех событий – председатель комитета защиты прав личности Узбекистана, вице-президент Международного общества прав человека, доктор физико-математических наук Марат Захидов, а в то время – преподаватель факультета прикладной математики и механики, депутат Верховного совета Узбекистана от вузгородка.
– Если говорить о состоянии вузгородка в конце 1980-х и начале 1990-х годов, то это была бурлящая студенческая масса. Бурлила она прежде всего на волнах «перестроечного» периода, на волнах открытости СМИ, открытости телевидения. Студенты всё это смотрели, обсуждали и, соответственно, применяли к своим условиям. Главный вопрос, который больше всего их волновал, – вопрос государственного языка, на что и «Бирлик» делал одну из своих ставок. В тот период бирликовцы, после того как они сформировались в качестве народного движения, сосредоточили свою основную деятельность в вузгородке. Потому что там были и Шухрат Исматуллаев, и Абдуманноб Пулатов – преподаватели математического факультета, а математический и физический факультеты всегда считались самыми активными, я это даже помню по МГУ, потому что основные диссиденты в советское время были мехматяне, физики – наиболее независимые люди. Этот принцип как-то перенесся и на наш университет. Именно среди физиков и математиков (и еще был факультет прикладной математики) стали концентрироваться настроения, близкие «Бирлику». Естественно, они пользовались своим положением преподавателей, и я еще тогда приводил им слова немецкого ученого Макса Вебера: «Когда профессор, используя свое положение, навязывает студенту свою политическую платформу, то тем самым он совершает аморальный акт, так как к профессиональным воззрениям это не имеет никакого отношения». Профессор не должен навязывать свои политические мнения студенческой среде, поскольку он не находится в равноправном положении с теми, кто вынужден прислушиваться к его словам. Однако как раз это там и происходило. На волнах перестройки, которую объявили в Москве, они проводили работу среди этой массы, и в активе у них были в основном студенты факультетов математики и прикладной математики. Кстати, это не преследовалось и не зажималось, никто их не подавлял, но никто к ним особенно и не прислушивался. Ну, естественно, появлялись там работники партийных органов, когда возникли первые проявления уже не просто патриотичности в смысле государственного языка, а именно националистических настроений по всем позициям. В вузгородке стала назревать опасная ситуация. До этого иногда бывали чисто местнические разборки. Например, студенты из Ферганской долины – Фергана-Андижан-Наманган (ФАН-«Наука») и из Сурхандарьи-Кашкадарьи (СурКаш) – объединялись по принципу землячеств и устраивали между собой, в основном на хлопке, какие-то разборки, которые можно было совершенно легко погасить, мелкие драки из-за какой-нибудь девушки. Ну, сугубо наши узбекские молодежные дела того времени. Но тут уже встал серьезный вопрос. Если раньше у нас с уважением относились к иностранным студентам, воспитывалось в общем-то гостеприимство и так далее, то в конце восьмидесятых возникла определенная агрессия в отношении этих студентов. Но что интересно: по отношению к русским студентам этого не было, всё сконцентрировалось против иностранцев. (Они хорошо умеют бороться, когда их несколько человек на одного – я знаю эту черту наших студентов…) Короче говоря, они направляли свою злобу на иностранцев. Тем более что жизнь стала проявляться во всей своей бедности, а иностранцы имели какую-то валютную поддержку из дома, одеты были иначе, всплыли социальные и материальные вопросы… Был один раз разгром 85-го общежития (где проживали иностранные студенты – прим. ред). Всё это подогревалось настроениями, которые возникали в связи с этими неформальными движениями. И у Платона, и у Навои есть интересные строки: «Когда в школах ученики не слушаются учителей…». Я поразился: разные эпохи, разные авторы, но вот мудрые они… Такая ситуация и складывалась. Преподавателям уже невозможно было студентам что-то сказать: у них делалось такое поганое выражение лица (а узбеки вообще-то всегда почитали своего домлу). Я бы сказал, что 90 процентов студентов стали так себя вести. То есть воспитательный фактор был уже утрачен – преподаватели стали бояться своих студентов. Это 1988-89-й годы.
Как-то Юрий Кружилин, известный журналист, посмел написать какие-то критические отзывы о Салихе, о его деятельности. Потому что Салих уже открыто проповедовал национализм. И в этом ему помогали русские националисты: развивайте, мол, свой национализм, а мы будем развивать свой… Сюда приезжал сибирский писатель, один из последних героев соцтруда в России Валентин Распутин, и вот он тоже их тут подогревал и в то же время демонстрировал русский национализм. Идущий, как мне казалось, где-то вплотную с фашизмом. Я это хорошо чувствовал. И через много лет, когда фашисты в России совсем распоясались, ему задали на эту тему вопрос. Он от него ушел… Короче говоря, у нас тоже тогда появились элементы фашизма – это факт. Элементы – это еще не был фашизм, но он уже развивался дальше. Так вот, Кружилин объективно написал, что Салих начал выпячивать национальное, что эти вот их выступления носят стихийный характер, что это «толпа». То есть он дал правильную оценку с общечеловеческих позиций. Но так как Салих для всего «Бирлика» был герой-любовник, то для них это была причина, чтобы вытащить Кружилина на улицу. Они устроили осаду здания «Шарка» (многоэтажный издательско-полиграфический комплекс в центре Ташкента – прим. ред.) возле Сквера. Навалом их там стояло, сотни. Требовали, чтобы он вышел и дал им какие-то объяснения. Кружилин хотел было выйти, но начальство ему не дало. Сказали: «Ты что, с ума сошел, не знаешь, что такое «Ур»? («Бей!»). Это же толпа, сейчас все бросятся на тебя…» Никакого вопроса о независимости они тогда не поднимали. Они выступали за «суверенитет», говорили, что должна быть федерация, словом, подражали демократическим структурам России, которые уже вплотную подошли к власти – это их особенно привлекало. Тем более что на недавнем референдуме все проголосовали за обновленный Союз, сами бирликовцы выходили на свои митинги с портретами Ленина и Горбачева. А независимость стала подарком судьбы. Дальше события развивались стремительно. В конце августа 1991-го года – ГКЧП. Тридцатого августа собирается Верховный Совет УзССР, мы принимаем решение о независимости республики. В конце концов, после громкой сентябрьской сессии, на которой была предпринята попытка отправить президента Каримова в отставку, следующая, ноябрьская сессия принимает решение о назначении всенародных президентских выборов на конец декабря. Началось выдвижение. Естественно, в этот период, в сентябре 1991-го года, была зарегистрирована партия «Эрк». И Салих от этой партии получил возможность быть выдвинутым в качестве альтернативного кандидата. Короче говоря, в декабре возрастает активность «Бирлика». Теперь уже среди представителей сферы образования, медицины, социальной сферы. Они рекомендовали три раза до выборов президента провести стачки, забастовки и так далее. В общем, проигнорировать выборы. Что самое интересное, в этом им помогали люди, которые впоследствии стали одними из ближайших сторонников Каримова. Например, Муминов, который был председателем профсоюзной организации Ташкентского университета. Алишер Азизходжаев, он был методистом на вечернем отделении юрфака и ярым сторонником «Бирлика», это он потом стал такой святой. Они тогда представляли интересы «Бирлика». Именно они организовали в Университете феерическую встречу с Салихом во время президентских выборов. Сегодня вся территория Ташкентского вузгородка огорожена высокими заборами. Фото 2010 года.. В декабре руководители «Бирлика» при поддержке ряда деятелей Ташкентского университета, преподавателей, общественников решили провести трехразовые выступления – врачей, преподавателей, работников социального сектора с тем, чтобы объявить бойкот президентским выборам. Причина этого была в том, что хотя там и был представитель оппозиции, но, видите ли, не было самого Абдурахима Пулатова. Чтобы стать кандидатом в президенты, он не смог набрать соответствующего количества голосов от инициативных групп, а «Бирлик» – это было движение, а не партия, оно не имело права выдвигать кандидата в президенты. Поэтому они хотели провести вот такие акции… Бойкот, неповиновение – они это по-разному называли. Работала штаб-квартира, одним из руководителей которой была Василя Иноятова. Министр высшего и среднего образования Шовкат Алимов тогда моментально на это дело среагировал. Он решил объявить с 23 декабря по 5 января студенческие каникулы и вроде как дать студентам возможность лучше подготовиться к сессии. Он всегда логично и грамотно высказывал свои предложения. Подготовиться к сессии и заодно провести новогодние дни среди своих родных, а к 5 января приехать и приступить к сдаче зимней экзаменационной сессии. До этого никогда в этот период зимних каникул не объявляли. Конечно, было ясно, что Алимов это сделал для того, чтобы не нагнетать настроения, учитывая попытки бирликовцев. Вузгородок был очень заводной, несколько человек могли его поднять и завести как угодно. И этим активно пользовались неформалы. К тому времени, правда, их влияние значительно ослабло. Тем не менее с позиции властей это было сделано очень грамотно. По этому поводу было издано то ли постановление, то ли официальный приказ. Двадцать восьмого декабря состоялись выборы. Я, кстати, был против того, чтобы студентов на это время распустили на каникулы. Они поддерживали кандидатуру Мухаммада Салиха, и я считал, что они будут на местах (а студенты были очень активные) пропагандировать этого кандидата на пост президента. Во всяком случае ситуация с Хорезмской областью, где он набрал больше 50-ти процентов голосов, показала, что люди часто подвержены влиянию местничества. Когда объявили результаты выборов, студентов в вузгородке практически не было – они были как раз на каникулах. В общем, прошли эти президентские выборы, Каримов свои проценты, как и ожидалось, набрал. Одним из первых постановлений Каримова уже в качестве всенародно избранного президента было постановление о том, что будут повышены цены на продукты первой необходимости: масло и так далее. Это с одной стороны, а с другой – относительно студенчества – было принято специальное постановление о повышении стипендий, об улучшении социального статуса студентов. Об этом 4-го января писала газета «Известия». Выполнение было поручено одному амбициозному руководителю – Бахтияру Хамидову, назначенному председателем комиссии по реализации этого постановления. Но поскольку это был человек с амбициями без амуниции, он этим делом совершенно не занимался. А 16-го января оказалось, что ни кусочка хлеба в вузгородке нет. Цены повышаются, в вузгородке закрываются все магазины. Ничего нет, и студенты во всей своей массе остаются без хлеба. И начинается голодный бунт. ШЕСТНАДЦАТОЕ ЯНВАРЯ, ПЕРВЫЙ ДЕНЬ СТУДЕНЧЕСКИХ ВОЛНЕНИЙ Возникает такая ситуация, но никто не обращает на нее внимания. Обратил только Виктор Медведев, один из руководителей НДПУ (она была уже не коммунистическая, а народно-демократическая партия), я встретил его 16-го в вузгородке. Он говорит: «Марат, сегодня повысили цены, какое у тебя впечатление?» Я говорю: «Вы бы занялись этим вопросом – магазины тоже закрыты». То есть директора магазинов в вузгородке закрыли их, и к 16-му января студенты оказались почти ни с чем. А 16-го они остались вообще без всего. То есть цены подняли, а у них нет ни денег, ничего, и закрыты магазины! А когда ничего нету – вы знаете, есть такой «эффект саранчи» – одна саранча скачет, другая скачет, но стая не поднимается, а потом неожиданно, как будто по общей команде, вся стая поднимается, и тогда амба! И вот здесь и сработал «эффект саранчи». Потому что это было по всей территории вузгородка, не только у нас – дальше были техникумы, был Политехнический институт. И вот внезапно вся эта масса поднялась. В тот день было тепло, стояла настоящая весенняя погода. С трех до четырех мы с Виктором Медведевым гуляли, договорились, что завтра он займется этим вопросом, но это уже было, как говорится, мертвому припарки… Да, еще министр высшего и среднего образования Шовкат Алимов тоже днем приезжал в вузгородок, ознакомился. Он так солидно, по-министерски заявил: «Этот вопрос надо решать». Он тоже не ожидал, что «эффект саранчи» сработает. Медведев тоже собирался на следующий день этим заняться. Но было уже поздно. Есть теория кластеров – один образуется тут, другой – тут, третий – тут, а потом они начинают объединяться. Вот и эта масса стала возле магазинов скапливаться отдельными кластерами: кластер там, кластер тут. Но эти кластеры еще не объединились. Студенты сидели и обсуждали ситуацию между собой. Приходили, потом расходились, потом снова приходили. Что-то им говорили, мол, откроем. Как у нас у узбеков бывает: «Не, не, не, – через час приходите». Шел такой обман. Тут же работали всякие бирликовцы молодые: «Вот видите!» – подогревали они ситуацию. Моментально всё это начали связывать с недавними президентскими выборами. Соответственно, там начались какие-то движения. Но с 5-ти часов вечера до 19.30 меня там уже не было. В 19 часов мне позвонили и сказали, что в вузгородке начинаются волнения, я вызвал машину из Верховного Совета и приехал туда. Было уже около половины восьмого вечера, уже было темновато, туда уже успели согнать милицию, везде стояли студенты с воинственным видом, но никакого движения пока не происходило… Ну, естественно, студентов было больше, но милиция продолжала подходить. Можно сказать, что студентов были тысячи, а милиционеров где-то 3-4 сотни. Они были с дубинками и щитами. А поскольку подняли всех, то те, которые дежурили, были при оружии. Автоматов не было – пистолеты. Из автоматов не стреляли. Вначале из автоматов не стреляли. Территория между общежитиями была заполнена студентами, начали происходить локальные стычки между нарядами милиции и студентами. Потому что больше всего их провоцировала сама милиция. Они чувствовали, что их там становится уже много, и они могут дать дубинкой ни с того, ни с сего… Я эти вещи сам наблюдал. Ну, это уже элементы культуры. Но что я заметил – там не было ни одного русского или иностранного студента. Они все остались у себя в общежитиях. Ко мне тут же подошли сотрудники из седьмого отдела, я их по лицам узнал (есть такой секретный отдел в МВД – седьмое управление), они там стоят в сторонке, подлаживаются под студентов и так далее. Значит, представились студентами. Поинтересовались. Я сделал вид, что верю им. «Да-да, хорошо», – говорю. У меня было депутатское удостоверение, правительственная машина, они видели, что я на ней подъехал. «Давайте их успокаивать, – говорят. – Мы все вопросы решим, но сейчас их надо успокоить». Я пошел в студенческую массу. Меня там все знали, они же за меня голосовали. «Вот, Марат-ака, они нам ничего не выдали, ничего не продают, мы вышли…». Теперь уже началось какое-то движение. Многие студенты вышли из любопытства. В результате их собралось очень много. А милиция была расставлена так, чтобы воспрепятствовать выходу части этой студенческой массы за территорию вузгородка. Вдруг мне сообщают, что со стороны дороги, разделяющей вузгородок на две части (улица Чимбай, позже переименованная в Студенческую), со стороны кафе «Фергана» сюда движется еще одна большая группа студентов. Причем их столько, что они заняли всю дорогу. Где-то собрались и уже шли как демонстрация. Я моментально по дороге к ним подбежал. «Стойте!» – кричу. Там меня тоже узнали, поэтому они остановились. «Сейчас, – говорю, – вас всех тут изобьют, потому что вся милиция пришла. Давайте этот вопрос решать мягче». И вот тут кто-то из толпы студентов кинул пару камней в милиционеров. И это, видимо, был сигнал к тому, что милиция побежала и стала их избивать. Студенты в ответ ничего не бросали, потому что шли безоружными. Они сразу забегали, до этого стояли ровно, а тут сразу стали кричать, метаться, и в это время милиционеры подбежали и стали их всех разгонять, кромсать. Они стали разбегаться в разные стороны. Толпа студентов, стоявшая перед троллейбусным кольцом и наблюдавшая за этим, естественно, тоже заволновалась, там и девчонки были, и ребята, и часть милиции двинулась туда. И здесь уже началось побоище. Это все происходило там, где было троллейбусное кольцо, именно в этом месте, дорога от троллейбусного кольца до учебных корпусов была как бы границей между теми студентами, которые шли сюда по дороге, и теми, кто стоял возле общежитий. И оттуда с обочины студенты уже выскочили на дорогу, в эту сторону переместились действия, и там началось… И тут я заметил одну вещь. Вдруг милиционеры стали поджигать магазины. Я это видел лично, поэтому и говорю. Милиционеры в форме. Подошли, взяли деревянный факел, что-то на него намотали, и раз – подожгли. У них уже все было заготовлено. Взять, плеснуть керосину, и… Сразу всё вспыхивало. Я смотрю: милиция стала заниматься вот такими делами. Два-три человека. Это делалось, чтобы потом сказать: вот какие были студенческие беспорядки, и вот какой урон был нанесен в результате этих студенческих беспорядков. Что это, мол, всё студенты сделали. Может быть, кто-то из студентов в магазин камень и кинул, было уже темно, но вот этот урон наносили в основном милиционеры. Это я видел собственными глазами, но ничего сказать им тогда не мог. В общем, студенты побежали в одну сторону, милиционеры в другую, и все остановились, милиционерам тоже было рассыпаться тяжело, потому что студенты уже… там началась вся эта активность. Внутрь вузгородка загнали 2-3 автобуса и начались аресты студентов, туда приводили тех, кого удавалось схватить, и их туда – раз! – заталкивали. Я помчался на машине в кабинет министров. Там был Самандаров – вице-премьер по науке, образованию и социальной сфере, я пришел к нему. Говорю: «Там то-то и то-то происходит. Дайте указание, чтобы – ну, как делают за границей, – щитами или слезоточивым газом, но только чтобы без стрельбы, тем более что там уже стреляли в воздух» (первые выстрелы раздались около 20-ти часов, они были для устрашения). И попросил его вызвать туда «скорую помощь». Слава Богу, это было сделано. После этого я сел в машину и уехал в сопровождении сотрудников из седьмого управления. Я уже упоминал, что сотрудники этого управления устраивают слежку, наблюдают, то есть это секретное управление, которое занимается оперативной работой. Оно и сейчас седьмое. Они со мной на моей же машине приехали в кабинет министров (они продолжали выдавать себя за студентов, я сделал вид, что верю им). Туда их, конечно, не пустили. Потом я вышел и с ними же вернулся обратно в вузгородок. А там уже вовсю шло побоище… Милиционеры к тому времени ворвались в общежития. Я забегал в некоторые, и, слава Богу, милиционеры меня как-то признавали, может быть, потому, что я был старше их – при мне они так не распоясывались. Вот тогда я понял, что такое социальная ненависть – они орали: «Вы тут учитесь, а мы что, из-за вас должны работать?» – и начинали избивать совершенно, например, невинного человека, который ничего не держал в руках. Они приходили и, если дверь была закрыта, они взламывали дверь, врывались в комнату и били там. Вот почему я сказал, что русских на улице не было – ни один русский не участвовал в этих волнениях, тем не менее в комнатах их избивали. Они, спрятавшись, сидели. Почему-то среди избитых было много русских. В общежитиях милиционеры били русских ни за что. Они всех подряд там били, но русские в этих волнениях точно не участвовали… И милиционеры даже не смотрели, что у кого-то там ребенок… Я не хочу сказать, что был дан такой приказ – просто таково было поведение вот этой оголтелой массы «блюстителей порядка». В общежития они ворвались после того, как разогнали часть студентов, те куда-то убежали, забежали в общежития. Тогда они пошли по общежитиям и начали там всё ломать, крушить. Впоследствии говорили, что это сделали студенты. Это когда было объявлено, что столько-то разрушено – подразумевалось, что это сделали сами студенты. Но я тогда сказал в комиссии Верховного Совета, что этот погром устроили сотрудники милиции, поэтому вопрос о том, что это сделали студенты, там уже не обсуждался, поскольку это был бы скандал. Отмечу, что милиционеры били не кого-то конкретно, а любого, кто попадался им под руку, даже девушек. Девушки участвовали в этих событиях еще как – в толпе достаточно активно – очень много их было. Их тоже избивали в общежитиях. Какая-то масса студентов отступила (часть разбежалась по общежитиям, некоторые остались на улице), в каких-то общежитиях ничего и не было, но милиционеры туда все равно зашли и начали подниматься по первым этажам. Просто устроили разбой. В общежитиях стрелять начали, мы все эти пули потом собрали. В девятиэтажках во всех. Когда мы стояли в одном из общежитий у окна, они туда вверх стреляли. Мы на третьем этаже были, пуля попала в одну девушку, студентку географического факультета, ранило на моих глазах. Выстрелили, ей в руку попали, на меня брызнула кровь. Это общежитие недалеко от дороги, торцом стоит. Когда оружие на руках, кто-то думает: «А, все равно потом не разберутся…». От выстрелов милиции погибли двое. Студент из Кашкадарьи погиб на улице (его звали Санжар Баражабов – прим. ред.), второй студент был тяжело ранен в вестибюле общежития, он умер позже. Когда кашкадарьинца смертельно ранили, мы подхватили его со студентами и побежали к ближайшей Республиканской глазной клинике. Не знаю, куда ему попали, он был весь в крови. И вот с этим трупом (ну, мы еще не знали, что это труп) мы побежали туда. Там все наглухо закрылись, все боялись, потому что стреляли же периодически. В конце концов, мы нашли машину скорой помощи, туда его посадили, и они увезли его тело. Второго ранили в голову в вестибюле общежития. Почему-то мне пришла в голову мысль, что его надо отправить в военный госпиталь. Отвезли его туда, он там пролежал два дня, потом скончался… Периодически ко мне студенты подбегали, говорили: ранили того, этого. Всего раненых было 18 человек (из них одна девушка). Я благодарен ребятам, потому что они обо всех раненых мне сообщали, и, когда ко мне подходили, я знал, где стоят «скорые» машины, их было много, и я говорил: «Вон там «скорые», идите туда быстро». Это же количество раненых вышло и в статистике. То есть так оно и было. Такая вот ситуация была в вузгородке в течение нескольких часов. Но к часу ночи всё вроде успокоилось. В два часа ночи я стал всех обходить, взял с собой фотографа, и мы стали снимать все эти поломанные двери и так далее. Позже в Верховном Совете я рассказал, как эти двери ломала милиция. Не с трибуны выступил, а в разговорах, в кулуарах. Алматов, министр МВД, не стал отрицать этого. Не думаю, что это от Алматова приказ шел: «Идите и крушите там всё». Из преподавателей там был только Ришат Набиуллин, проректор по воспитательной работе. Он действовал в другом конце вузгородка. Он вел себя, конечно… Он бывший борец, спортсмен, и он стоял между студентами и милицией. Никаких других преподавателей, кроме Набиуллина, там не было. Во всяком случае, мне никто из них не попадался, хотя я бегал, как бобик, по всей территории вузгородка: ну хоть бы одного преподавателя встретил! На следующий день они только пришли. Там есть многоэтажный дом, где преподаватели живут, рядом тоже они живут. Но они испугались. Потому что не испугаться было невозможно. Там стреляли. Студенты уже вышли. Шум, крики… В этом бедламе могло случиться всё, что угодно. И они отсиживались. А если бы преподаватели вышли и развели всех по сторонам – свои же студенты! – эти бы туда пошли, эти сюда. А я что? – я тут побегаю – смотрю: там начинаются столкновения – туда бегу… Это хорошо, что студенты знали меня. Я думаю, что могло бы выйти человек тридцать, и не только в этом доме возле трамвайного кольца, где жили преподаватели, – около кинотеатра «Нукус» был еще один дом преподавателей, и мы могли бы успокоить студентов, не допустить столкновений. Но никто не пришел. Правда, через месяц все они начали говорить, что были там. После того, как я обошел несколько общежитий, в два часа ночи подбегает ко мне студент и говорит: «Марат-ака, Абдуманноб Пулатов говорит, что он плохо себя чувствует, и просит вас ему позвонить». А он был преподавателем математического факультета, в «Бирлике» чего-то крутил-вертел, организовывал «Общество прав человека». Жил он в соседнем доме, который располагался на территории вузгородка и назывался домом преподавателей, откуда всё было видно. Он с балкона наблюдал. Там жил и сопредседатель «Бирлика» Шухрат Исматуллаев. В общем, студент сказал, что Абдуманноб Пулатов просит меня позвонить ему. Ну, я возмутился просто, разразился матом, и сказал, что не собираюсь ему звонить, если он хочет, пусть сюда придет и посмотрит, что тут делается. Минут через сорок он появился, его привели прямо туда, где я находился. «Вот тут, – говорю ему, – погиб один парень, ребята уже цветы принесли». В общежитиях, где кровь лилась, на полу тоже были цветы и были написаны их имена. Я этому поразился. В этот же вечер они нашли где-то цветы – где, я понять не могу. И возложили в вестибюле общежития и на улице. Я сказал Абдуманнобу: «Вот такая-то ситуация, что ты отсиживаешься? И что это вы за препы, столько преподавателей тут, вышли бы – знаете, какая это была бы подмога?!». То есть я хотел мирного разрешения вопроса. И милиция не пошла бы на такие действия. Абдуманноб говорит: «Да-да, Марат». И стал ходить со мной. СЕМНАДЦАТОЕ ЯНВАРЯ, ВТОРОЙ ДЕНЬ СТУДЕНЧЕСКИХ ВОЛНЕНИЙ Короче говоря, когда всё улеглось, уже в 5 часов утра я поехал домой, переоделся, потому что я был весь в крови, и в 8 часов утра снова приехал в вузгородок. Смотрю: милиция вся стоит, никто оттуда не уходил, и потихонечку студенты начинают выходить из общежитий. Очень обозленные, совсем другое у них выражение лица. У них уже злое выражение лица было, такое напряженное. Они выходят, милиция стоит вокруг троллейбусного кольца, студенты подходят, подходят, и постепенно на дороге и возле нее их собирается огромная масса. Около 10-ти часов утра прямо на проезжей дороге начался стихийный митинг. Я смотрю: его снимают операторы из СНБ. Студенты говорят: «Кто-то снимает – ну-ка дайте ему!» Я говорю: «Стоп. Не надо. Пусть снимают. Чего вы боитесь?» И не позволил бить их, потому что любое такое действие – и тотчас бы началось. Затем студенты стали формулировать свои требования. Освободить арестованных (ряд студентов ночью арестовали), назвать фамилии убитых и раненых. Причем, были такие разговоры, что там сто человек застрелили. Я вышел к студентам и сказал: «Один погиб, один в тяжелом состоянии в военном госпитале, 18 раненых, и, пожалуйста, мне тут ерунду не несите». Я мог так с ними разговаривать, больше они никому этого не позволяли. Вскоре у них появились уже политические требования. Они все расселись на асфальте, на середине дороги. Вокруг всё было полностью заполнено толпой. Сидят: «Марат-ака, вот мы написали требования». Я взял, смотрю, там уже «Президента – в отставку», «Назначить новые выборы в Верховный Совет», «Улучшить социальное положение» – всякое вот такого порядка. Ну, с ними уже успели поработать бирликовцы. Они тогда – эрковцы и бирликовцы – были вместе. К тому времени они уже раскололись, но раскололись руководители, а на нижних уровнях «Эрк» с «Бирликом» и сейчас вместе. Это только руководители между собой ссорятся, а остальные между собой хорошо ладят… Говорят: «Марат-ака, вот это передайте». Я говорю: «Давайте сюда». Преподаватели уже все пришли. Было спокойно, тихо, они все туда пришли и начали давать указания и советы. Указания они, в основном, давали мне. Что, значит, в таком-то общежитии что-то происходит и надо сходить туда, что там-то течет водопроводный кран, и этот недостаток надо срочно устранить. Они услышали, что надо наводить порядок, и начали его наводить вот таким образом. Единственный, кто там хорошо себя проявил, преподаватель факультета журналистики Саидали Умеров. Он жил вдали от вузгородка, но он знал студентов, пользовался авторитетом, он был журналистом прогрессивного толка. А остальные хотели просто приобщиться. Знаю я эти махаллинские дела… Ислам Каримов общается с преподавателями Университета, 1992 г. Фото из архива Марата Захидова.. В это время в помещении Сабир-Рахимовского райкома партии, куда уже приехала руководящая элита Узбекистана, был создан как бы штаб, они там сидели, за всем наблюдали. Туда приехал госсоветник Тимур Алимов. Был там один из заместителей председателя Совета министров. Что самое интересное, были одни гражданские, силовиков не было. Ни Алматова (министр МВД), ни Алиева (шеф СНБ). Был генеральный прокурор Буритош Мустафаев, был хоким Ташкента Адхамбек Фазылбеков. Но в вузгородке всё было тихо и спокойно, не считая этого митинга на дороге. Вот, значит, идет митинг, и вдруг ко мне подбегают: «Вас вызывают в Верховный Совет». А вы знаете, как это бывает в Узбекистане: чтобы показать, что они работают, кто-то из агентов в штатском туда позвонил: «Захидов там выступает перед студентами». Представили, как будто я их к чему-то призываю. А речь шла о том, что я хотел мирным путем уладить всё это дело. Я отвечаю: «Мне сейчас не до Верховного Совета». Тогда они меня, сволочи, «купили». Они говорят: «Нужно решать вопрос об освобождении арестованных ночью студентов». Я говорю: «Да, тогда я пойду». В этот момент как свечка вскакивает Абдуманноб Пулатов и начинает толкать речь. «Я, – говорит, – преподаватель. Я хочу сказать, что вот это всё произошло, потому что у нас такие порядки, нет демократии» и так далее. Один ему кричит: «Хлеба нету!» А он там толкает очередную свою агитку… Я смотрю: в общем-то, на это не обращают внимания. Говорю студентам: «Сейчас я иду освобождать ребят. Пожалуйста, не создавайте поводов для новых арестов. Сидите тихо. Договорились?». Для них это было всё – что их товарищей освободят, потому что они уже поняли, что дело серьезное. Я быстро побежал в Сабир-Рахимовский райком партии, где штаб был, там сидел Тимур Алимов, госсоветник президента. Я говорю: «Пожалуйста, не стреляйте, не делайте ничего такого». «Всё, никакой стрельбы не будет». И действительно, на второй день ни одного выстрела не было. На второй день начали лететь камни. Но об этом я дальше скажу.
Когда я уехал, Мухаммада Салиха и представителей власти студенты камнями забросали. Ко мне звонят студенты, говорят об этом. А Мухаммад Салих туда приехал часов в 11, и с начальственным видом стал там ходить. Он подошел, когда я выступал, были еще и бирликовцы, они стояли, только наблюдали, потому что для них всё это было ново. И тут появился плакат. Я издали посмотрел: это был плакат из тех, которые были развешаны перед президентскими выборами с Каримовым, ему что-то пририсовали и написали на узбекском языке, что есть такое животное, которое поедает своих детей. Что интересно, этот плакат был не студенческий. Уже потом во время суда Абдуманноб Пулатов был вынужден признаться в том, что это они с Анваром Усмановым написали его. Идея была журналиста Усманова. И научили студента его держать. Это был единственный плакат, потом писали, что «студенты вышли с плакатами», но это всё неправда. Этому студенту дали плакат – но это же всё снимается на пленку. Другой студент этот плакат подержал – его тоже забрали. Короче говоря, я на этот плакат особенного внимания не обратил – мало ли что там напишут или нарисуют, и ушел. А после этого, когда Мухаммад Салих хотел перед студентами выступить (он решил выступить после Абдуманноба Пулатова), вот тут началось – студенты его закидали камнями. И сам Мухаммад Салих – он сейчас отпирается от того, что его камнями закидали, но мне в Норвегии он потом сам говорил: «Я тогда понял, что такое толпа, и что её надо давить!» Студенты так начали кидаться камнями, что те побежали. Все вместе – и эрковцы, и бирликовцы, и партийные советские деятели, условно говоря, и государственные руководители – все оттуда побежали, вся эта комиссия – Мустафаев, Фазылбеков, Салих. Побежали они в свой штаб. Ну, может бирликовцы в другую сторону. Интересно, что до этого Салих проводил в вузгородке встречу со студентами, зал был переполнен, и все студенты его поддерживали. Но 17-го января они закидали его камнями, такая вот произошла метаморфоза. Я думаю, что это было спровоцировано выступлением Пулатова. Потому что Пулатов не в тему выступил, и это их разозлило. Они хотели конкретности. А он начал свою агитку бирликовскую: «демократия» и т.д. Правда, он говорил такие слова: «Я не хочу сказать, что это всё сделал Каримов». Но я уже ушел, и это мое личное впечатление. А студенты не воспринимали уже никого, ни одного человека, даже из неформальных структур, на которые они молились еще двадцать дней тому назад. А Мухаммаду Салиху они вслед орали: «Предатель!». Хотя он ничего и сказать-то не успел. Салих потом приехал в Верховный Совет, куда я прибыл чуть раньше. И мы с ним сидели, обедали, разговаривали. Он приехал в очень плохом настроении, потому что его оттуда шуганули. Короче говоря, я приезжаю в Верховный Совет, начинаю решать вопрос об освобождении студентов. Тогда мое слово имело значение – всех освободили, я их взял и привез в вузгородок на автобусе. Их было около 25-ти человек. Они сошли на дороге, метрах в двухстах от троллейбусного кольца. Мы вышли, смотрю: на дороге стоит большая группа милиции, выстроенная в ряды. Они заняли квадратом всю ширину дороги. Прямо армия стоит… Я подошел к их командиру и говорю: «Вы что там, подготовились опять?». Продолжаю: «Мы договоримся, вот уже студентов освободили, мы студентам покажем, и…». Вдруг ко мне сзади подходит кто-то и ка-а-ак хлестнет по спине дубинкой! Ни с того, ни с сего – вот я стою, разговариваю с руководителем этой бригады – он подошел сзади и ударил. У меня первой реакцией было дать ему… И тут я подумал: сейчас у них будет основание наброситься на меня. Повернулся: «Ты что?» – говорю. Смотрю: вот такой – плюгавый стоит. Довольный… Рядовой. Начальник ему сказал: «Отойди». А рядом уже ходят другие с дубинками, специально начали ходить – ждут, как я отреагирую. Сразу как акулы кругами вокруг стали ходить. Ну, это была уже социальная ненависть. Им хотелось крови. Они уже готовились, чтобы избивать. Это уже в их глазах читалось. У них был такой настрой, они понимали, что сила на их стороне, и были готовы пойти на это. Это имело чисто человеческий характер. Не было приказа, ничего подобного, чистая патология. Дорвались до возможности… Это не был никакой спецназ – обыкновенная милиция, собрали всех подряд, кого найти смогли. Там даже пожарные были. Я сдержанно отошел, переговорил, пошел, и вдруг смотрю: неожиданно эта милиция пошла на студентов, которые дальше на дороге стояли. Этот квадрат двинулся в сторону вузгородка. Студенты на дороге уже не сидели, сидели утром. Когда Мухаммада Салиха и прочих стали закидывать, они вскочили на ноги и больше не садились. Хотели было пойти в город, но нужно отдать должное властям – они оцепили вузгородок (в оцеплении стояли уже другие люди – посерьезнее), потому что тогда бы началось… Там к ним могли бы присоединиться всякие элементы – это было бы страшно. В общем, милиция пошла в сторону студентов. И завязалось снова… Вот тут уже в ответ летел град камней. Некоторых милиционеров ранили. Офицеры отряда не имели оружия, даже дубинок, у них были только щиты, которыми они пытались прикрыться от града камней. Студенты разбегаются, до какого-то момента их преследуют, но дальше бежать боятся. Милиционеры старались держаться кучно, но если кто-нибудь отделялся, то в ход тут же шли монтировки; если милиция приближалась к общежитию, уже ни один милиционер туда не входил – боялись. Потому что сверху в них начинали лететь кирпичи, камни, банки с вареньем. Это я условно говорю «банки с вареньем» – я видел, как летела одна. И камни – вот такие! – у них появились. Они это все уже притащили, натаскали булыжников. Если в первый день какой-то камень они могли только случайно на дороге подобрать и кинуть, то на второй это было массированное камнеметание. И милиционеры уже боялись зайти в общежития, потому что все там заняли позиции, а подняться можно только по лестнице, они прекрасно знали, что внутри общежития вообще будет побоище. А стрелять они уже не могли – на второй день у них из оружия были только дубинки. Дальше опять арестовали студентов. Там стояла группа студентов-журналистов, которые объявили голодовку, стояли всю ночь и день в знак протеста, что их товарища застрелили. Я подошел, говорю: «Знаете что, мне известно, что сейчас вас арестуют и отсюда увезут – вы не волнуйтесь, спокойно езжайте, не сопротивляйтесь – я сразу поеду и вас оттуда вытащу». Я им это сказал и ушел. Их увезли. Это было уже после того, как я вернулся из Верховного Совета с отпущенными студентами. А рядом же люди стоят, преподаватели, они тут же начали говорить: Захидов сказал, что их арестуют, он сдал студентов милиции… Переделали эти фразы и так далее. Ну что – отвезли их в Куйбышевское отделение. Я договорился в Верховном Совете, поехал туда, и к вечеру часов через 5-6 они были в общежитиях. Их там не били, не трогали, ничего.
После этого я снова отправился в вузгородок, там еще были отдельные выступления. Но милиция уже просто стояла, потому что особого движения не было. И вдруг ко мне подходят студенты и говорят: «Марат-ака, мы тут одного милиционера арестовали и разоружили, спрятали в подвал, а теперь отвезли в одно надежное место». То есть они схватили его в общежитии, сняли с него форму, он у них там сидел, умолял, прощения просил. Я начал соображать, что делать. Думаю: «Может, это провокация со стороны силовиков, чтобы мою реакцию потом донести до «верхов» и подвести под статью?». Ведь они видели, что я был свидетелем многих вещей. С другой стороны, я думаю: «А что если это действительно дурные головы, студенты, сделали? Если об этом милиция узнает, то они их разнесут». И говорю: «Дайте мне сейчас же адрес, его надо немедленно привезти обратно. Вы знаете, что они здесь устроят?» А они у него всё отобрали: форму, дубинку – всё это они показали мне. (У него была только дубинка, пистолета не было; на второй день оружия ни у кого уже не было). И куда-то его отправили в район Бешагача. Тогда я подозвал своих студентов, говорю: «Идите и привезите его сюда». Короче, дал поручение, чтобы его срочно освободили, в то же время предупредил штаб, сказал, что его сейчас освободят, вот такой, дескать, случай. Говорю: «Сейчас его освободят, пожалуйста, никаких действий не предпринимайте». Дал понять, что я об этом знаю, но там всё будет в порядке. Более того, за ночь до этого некоторые говорили, что надо армию привлечь и попытаться достать там оружие. Это те, которые около студентов болтались, всякие жучки. Это могли быть и провокаторы – и провокаторы со стороны властей, и провокаторы со стороны бирликовцев и эрковцев… Могли быть и просто горячие головы. Некоторые, называвшие себя бирликовцами, говорили, что пора поднимать вооруженное восстание. Я сам это слышал. Я тут же позвонил в Верховный Совет и говорю: «Оцепите все подступы к вузгородку, скажите, чтобы проверяли машины, которые заезжают туда». Откуда я знаю – может, они уже начали это… Обстановка ведь была страшная. Это сейчас можно спокойно всё вспоминать, а тогда ни секунды не было на обдумывание. Например, мне передали, что у студентов есть пистолет. Пришли и сказали об этом. Студенты уже в какой-то степени были напуганы. Напуганы, потому что все комнаты открыты, хранить, видимо, было негде. Говорят: «Одному студенту принесли пистолет. Он просит, чтобы вы дали совет, что ему делать». Я опять перепугался, точно так же, как я перепугался, когда они «арестовали» милиционера… Говорю: «Где»? Пошел туда. Он сидит в комнате. Я говорю: «Где пистолет?» «Вот». Отдает мне. С патронами. Я взял, говорю: «Дайте отвертку». Разобрал пистолет и все внутренности из него вытащил. Патроны, длинную такую штуку, куда вставляют запасник – обойму, пружину. Пистолеты бывают с барабаном, а этот был с пружиной. Я его раскромсал, остов оставил ему, а остальное положил в карман и ушел. У меня была четкая логика: если по частям у меня это найдут – это не пистолет. У него найдут – это скелет, тоже не пистолет. Но если бы с патронами нашли – конец. Ну патроны я уже никому не мог отдать. Представьте мое состояние: студент доверился мне и просил дать ему совет – что делать. Мог ли я, предположим, пойти, «сдать» его и сказать, что вот у такого-то есть оружие? В той ситуации его бы затаскали… Если бы он сам честно принес бы, сдал – там этого тоже не вынесли бы… У нас очень плохая ситуация: дело в том, что люди перестали являться с повинной, потому что их сразу же оформляют, как будто бы это они их поймали, чтобы на этом себя выставить… И люди перестали доверять системе МВД. Этот студент не знал, что делать. Он понимал, что там навалом народу, и кто-то может «стукнуть»… Я даже не стал выяснять, но я не мог дать ход этому делу, потому что по сути это было бы предательством. И если бы я эти детали от пистолета показал, мне надо было бы давать объяснения, где я их взял. А я их сложил, спрятал и держал дома до какого-то времени. Потом сфотографировал на память и выбросил в канал. Тут и там можно было встретить преподавателей Политехнического института и Университета. Когда я разгонял студентов, чтобы они не участвовали в этом неравном побоище, подходит ко мне сопредседатель «Бирлика» Шухрат Исматуллаев и говорит: «Марат-ака, вы чего им не даете бороться за свои права? Вы что такой проправительственный?» Я его тут же матом отругал. «Ты знаешь что, – говорю, – если бы это твоих детей избивали, я бы посмотрел на тебя… Ты спроси у родителей – они согласны с тем, чтобы с ними так обращались?» Неравное же было это противоборство… Вообще-то Шухрат Исматуллаев жил в том же доме, где и Пулатов. В первый день он не вышел, а на следующий день пришел и стал от меня требовать, чтобы я не мешал студентам бороться за их права… Сравнивая произошедшие столкновения этих двух дней, я считаю, что во второй день по масштабам побоище было посерьезнее. Казалось бы, в первый день погибло двое – один был смертельно ранен, второй сразу на месте, но фактически в первый день студенты камнями особенно не бросались, может быть, несколько камней бросили где-то там на дороге, но такого размаха, как на следующий день, не было. А на второй камни летели уже вовсю; люди были вооружены монтировками, всякими железками. Теперь, значит, что интересно: власти быстро подсуетились и пригласили всех родителей. Они приехали. За один день приехали – даже за ночь. И собрались в кабинете у ректора Эркина Юсупова, а он вообще, так сказать, и не знал, что там творится. В первый вечер он пошел на заседание Республиканской комиссии по присуждению премии имени Бируни. Его там выдвигали, и он пошел за себя голосовать. Он уже однажды премию Бируни получил, но хотел и вторую получить и пришел. Он на самом деле лежал в больнице. Но на вручение премий пошел. Потом его за это и сняли, потому что он президенту сказал, что лежал в больнице, а в это время сидел на церемонии вручения премий. Но дело было не в этом. Когда ему позвонили и рассказали о том, что происходит, он говорит: «Я сейчас в больнице». А когда начали выяснять, то оказалось, что это неправда. Ему бы честно признаться, что, мол, вчера я был там-то и не знал… Но, с другой стороны, как это: ректор – и «не знал…» Набиуллин почему-то знал… В общем, уже на второй день, 17-го января, на поездах стали прибывать родители студентов. К 10-ти утра подъехали. Часть их собралась в кабинете ректора, часть пошла в общежития. Я думаю, что человек 150 прибыло точно. Руководители хозяйств, районов, областей тоже прибыли в Ташкент. Это была нестандартная, разумная, оперативная акция, и она повлияла на стабилизацию обстановки. И вот что я еще заметил: в вузгородке среди студентов стали ходить афганцы. Не те, которые там воевали, а настоящие афганцы, причем не студенты, а представители религиозных структур. Они были в национальной одежде – это было уже на следующий день, хотя потом они тоже ходили. Они этим моментом хотели воспользоваться, приходили и проводили там свою работу. Ну, естественно бирликовцы бегали, собирали информацию о том, что там произошло. Вот так прошел второй день. Поздно ночью, когда я понял, что всё успокоилось, я тоже уехал домой. ПОСЛЕ ВОЛНЕНИЙ Восемнадцатого января ситуация в вузгородке нормализовалась. Поврежденные общежития было решено отремонтировать, а студентов отправить на досрочные зимние каникулы. Сессия еще не кончилась, но их уже отправили под предлогом того, что в вузгородке надо проводить ремонт и решать проблемы. Одновременно принялись искать виновных. Восемнадцатого в парткоме университета собрались люди, я тоже подошел, вдруг слышу – ректор Эркин Юсупов говорит: «Вы знаете, это всё организовал «Эрк» во главе с Шоди Каримовым (в нархозе был один преподаватель-эрковец, председатель ташкентского городского отделения «Эрка», заместитель Салиха, доцент Шоди Каримов). «Эркин Юсупович, – говорю, – вы что делаете?» Он: «Ну ладно, потом поговорим». Я говорю: «Ваша основная задача – со своими студентами переговорить и всех успокоить. А кто там и чего, это мы потом выясним». Короче говоря, Эркин Юсупов уехал, а я в тот кабинет больше не ходил, думаю: пускай сами разбираются. В газетах уже начали появляться всякие статьи. Приехал Сабов, корреспондент «Комсомольской правды», бывший наш ташкентский, и пишет: «Их помогли успокоить бирликовцы». И начинает их восхвалять. Впервые упомянули имя Гафура Рахимова и Салима Абдувалиева (крупные узбекские магнаты – прим. ред.), что они, мол, тоже к студенческим волнениям причастны. Это ему всё бирликовцы наговорили, которым надо было каким-то образом наехать на правительство. Гафур и Салим тогда были уже известные личности, у них уже шел бизнес вовсю… Сабов пишет: «Если бы мы с европейской принципиальностью…» Слова-то какие употребляет… А бирликовцев там не было вообще. И после этих событий бирликовское влияние в вузгородке было фактически сведено на «нет». Потому что они там ничего не сделали. После этого начались действия со стороны властей. Меня пригласили, стали расспрашивать насчет всего. Студентов, которые держали плакат, арестовали, и они сослались на меня. «Да, – говорят, – Марат-ака сказал, чтобы этот плакат мы не поднимали». И сказали, кто их заставил держать этот плакат – Абдуманноб. Но это было уже потом, не в эти дни, когда начались разборки, а позже. А когда начались разборки, то всех стали вызывать и задавать вопросы. Мне обещали найти того милиционера, который меня ударил… Когда мы на следующий день после этого стояли около университета, я с преподавателями разговаривал, этот плюгавый милиционер подходит, говорит: «Ну как, депутат, получил ты от меня?». Я говорю: «Давай один на один пойдем куда-нибудь в стороночку, ты форму снимешь, я – пиджак с депутатским значком, и мы с тобой там поговорим…» Он ничего на это не ответил, всё продолжал говорить, что я вчера от него получил. Преподаватели спрашивают: «Что такое?». Я говорю: «Да он вчера воспользовался, что за ним там целая армия и мне врезал…». Ну, это ничтожество… Он постоял и ушел, другого милиционера позвал – мы втроем на площади стоим, разговариваем, тот пришел и начал нас оттуда разгонять: «Нельзя здесь собираться», хотя нас на площади всего три человека стояло. Вот такие инциденты были. В конце концов всех арестованных отпустили, кроме троих, которые держали плакат, потому что они попадали под статью «оскорбление президента». Сейчас что-то она ослабла в значительной степени (сам я считаю, что она вообще не нужна). Потом и меня вызвали в прокуратуру. Говорят: «Вот они ссылаются на то, что вы что-то знаете насчет этого плаката». Я говорю: «Ну да, знаю. Вы их освободите?» «Да, – говорят, – если вы подтвердите, что это Абдуманноб Пулатов». Я говорю: «Да, я это подтверждаю, освободите их». И впоследствии, когда меня упрекали в том, что я вот там «заложил» и так далее, я говорил: «Знаешь что: мне надо было студентов освобождать, а если ты хочешь, то иди сам с таким плакатом и стой». Так я потом Пулатову и сказал. Потом Пулатова арестовали. Едва ли не через год после студенческих волнений в Бишкеке на каком-то собрании по еврейскому вопросу, в защиту евреев. У нас вообще-то не было еврейской проблемы, и я не знаю, что он там делал, но это сыграло в его пользу, то есть создало ему рекламу. Потом был суд. На суд меня пригласили как свидетеля. Судья стал зачитывать, что я говорил до этого про Пулатова, добиваясь освобождения тех студентов. И я понял, что я, конечно, влип. Откровенно сказал: «Когда я вижу его в клетке, сидящим за какой-то проступок… В первую очередь для меня студенты были… Но ему тоже не надо сидеть, желательно, чтобы его отпустили». Ему дали условно, кажется, год или два. В общем, выпустили из зала суда. РЕОРГАНИЗАЦИЯ ВУЗГОРОДКА Надо отдать должное президенту Каримову – он моментально провел серию мероприятий, собрал городской актив, собрал всех в Верховном Совете, а потом приехал в Университет. Не 18-го, а через несколько дней. В Университете моментально собралась масса народу, в малом зале дворца культуры ТашГУ провели собрание. Он там выступил. «Если есть какие-то предложения, высказывайте прямо на месте, – говорит. – Там получат указания, и будем это выполнять. Готовьте предложения, что тут надо сделать». То есть он совершенно спокойно туда шел. Потом все вышли из дворца, и он со студентами остановился, переговорил с ними. Никакого настроя против него не было.
Он пытался выяснить причину произошедшего. Вначале он называл неправильную причину. Он намекнул, что это дело рук Салиха. Видимо, его соответствующим образом проинформировали. Один раз Эркин Юсупов сказал об этом в кабинете, но потом мы этого от ректора больше не слышали, а со своей стороны дали информацию, что волнения произошли по другой причине… После визита президента в короткий срок было проведено огромное количество мероприятий по решению социальных, экономических проблем студенчества, всё начало быстро выполняться. Я могу только с одним не согласиться из того, что он тогда поручил сделать. Он не поддержал нашу просьбу не отправлять областных студентов учиться в свои области. Как известно, после всех этих событий студентов отправили на досрочные каникулы (18-го января во второй половине дня объявили о каникулах и организовали отъезд) и начали думать о том, как бы, так сказать, раскидать студентов. Была проведена срочная реорганизация вузгородка – пединституты в областях были переименованы в университеты. Просто вывеску сменили. А студентов младших курсов, первого и второго, из нашего ТашГУ перевели туда, сделали такую пертурбацию. Разгрузили вузгородок. То есть их отправили на каникулы, а потом они неожиданно узнали, что там и будут доучиваться (в волнениях участвовали жившие в общежитиях студенты из областей республики; они же считались главной опорой «Эрка» и «Бирлика» — прим. ред.). Думаю, что в вузгородке в общей сложности училось в пределах 20-ти тысяч студентов. После этого их стало меньше – не в два-три раза, конечно, ведь только студентов первых курсов отправили, да и из них не все были из областей. Ну, может, процентов на 10-20. Я обращался к президенту с просьбой не делать этого. Ответ был очень общим, и не от президента, а от чиновников из аппарата президента. Они сообщили, что сейчас открыты университеты в областях, и надо, чтобы студенты обучались по месту жительства, если есть возможность, а так – это лишние расходы для их семей. Естественно, это было формальной отпиской. Решение уже было принято на уровне кабинета министров. Не будут же они называть настоящую причину… РЕЗУЛЬТАТЫ РАССЛЕДОВАНИЯ Для расследования этих событий была создана центральная комиссия при правительстве Узбекистана, а также наша независимая студенческая (из депутатов я только один в ней был). Центральную комиссию возглавлял премьер-министр Муталов, в нее входили силовики, депутаты, представители молодежных комиссий и так далее – всего порядка 30-ти человек. Она искала причины, организаторов, выясняла, как всё это происходило, какие меры надо предпринять, чтобы изменить обстановку. Они это всё фиксировали, записывали, заседания проводили. Все материалы были переданы премьер-министру Муталову. Во время заседания этой комиссии я сказал: «Вы не там ищете. Разберитесь, почему не выполнили указ президента, а потом соответствующее распоряжение министров». Насчет того, на каком основании при разгоне студентов применяли оружие, мне объяснили так, что, мол, наспех собирали всех сотрудников милиции, поэтому отбирать оружие у дежурных не стали. Вот они и пришли туда с оружием, а там уже черта с два разберешь. А я, помимо того, что входил в центральную комиссию по расследованию, используя свой статус депутата Верховного Совета, создал еще одну комиссию, чтобы объективно рассмотреть все обстоятельства событий в вузгородке. Наша комиссия, независимая студенческая, заседала в фундаментальной библиотеке Университета. Абдуманноб Пулатов тоже захотел туда. Подходит ко мне и говорит: «Марат-ака, нельзя ли меня в состав этой комиссии ввести?» И я его сделал своим заместителем. Комиссия начала собирать материалы, я все полученные материалы сдавал туда, у меня был очень богатый архив, факты – всё это там обрабатывалось. Надо отдать должное Абдуманнобу Пулатову – он всем этим занимался с удовольствием. Но, естественно, ни один документ без моей подписи никуда не уходил. Мы делали фотографии пулевых отметин, я их комиссии представлял: как пули сплющивались, что они боевые и так далее. Студенты таскали мне гильзы, я их штук 20 сдал в комиссию. Свинцовых пуль сплюснутых я 4-5 сдал. Это в общежитиях стреляли. Ну что там стрелять – ведь студенты сидели в комнатах, зачем в них стрелять?.. Наша комиссия описала весь процесс, который там происходил: как стреляли, где стреляли, в каких общежитиях стреляли, мы все факты по этим инцидентам собрали. То есть мы собрали богатый материал для центральной комиссии и для правоохранительных органов, которые непосредственно занимались расследованием. Центральная комиссия пришла к выводу, что погибло двое студентов и 18 получили огнестрельные ранения, избитые были вообще не в счет – я их даже не считал. Данные о пострадавших милиционерах были засекречены. Думаю, что они нигде не были опубликованы. Они, конечно, нашли тех, кто стрелял, от чьих пуль погибли те два студента, я об этом знаю. Но они тогда решили, так сказать, спустить это дело на тормозах. Во всяком случае, это не было обнародовано. Никакой информации о том, что как-то наказали этих милиционеров, не было. Ну, сказали, что их уволили из органов милиции, но так ли это, проверить было невозможно. Кто конкретно стрелял – это осталось за кадром. Этих данных Центральной комиссии так и не предоставили. Генпрокурор Мустафаев сказал, что ведется расследование, но никаких его подробностей не приводилось. Уголовные дела по этим фактам так и не были возбуждены. Только против Абдуманноба Пулатова и тех студентов, которые плакат держали. Генпрокурор Мустафаев входил в эту комиссию, замминистра внутренних дел, но они только собирали материалы. Они забрали наши пули, которые мы получили от студентов, якобы для проведения экспертизы, но так они там и пропали. Выводы комиссии нигде не были опубликованы. Так это всё и заглохло.
А силовики очень долго вели следствие. Думаю, что его вело СНБ, потому что меня вызывали в СНБ. Представители СНБ никаких данных комиссии не предоставляли. И, кстати, мне обещали найти того милиционера, который меня ударил, это было легко сделать, он служил в Куйбышевском райотделе милиции (ныне Мирзо-Улугбекский – прим. ред.), но и это тоже осталось невыполненным. По моему мнению, эти волнения были вызваны только социально-экономическими условиями. И к ответственности надо было привлекать именно Бахтияра Хамидова, который был председателем комиссии по реализации указа президента. Но он никакой ответственности не понес и недавно закончил свою карьеру в должности хокима Кашкадарьинской области. Бывший ректор университета Шовкат Алимов неоднократно все эти вопросы ставил. Но у нас же какая система – выше него стоит вице-премьер, и он без вице-премьера эти вопросы не мог решить. Был бы Алимов ректором, не заменили бы его на Эркина Юсупова, я точно говорю: никаких волнений не было бы, он бы обязательно вовремя принял меры. Алимов не только выдающийся ученый-математик, он еще и прекрасный организатор. Он и сейчас работает в Узбекистане – на обычной преподавательской работе. Вот так у нас кадрами разбрасываются… Я считаю, что эти волнения вполне можно было бы без стрельбы нейтрализовать. Надо вооружить милицию слезоточивым газом, брандспойтами, и если возникают какие-то беспорядки, то этим вполне можно обойтись. Брандспойтами студенческую массу легко можно было бы разогнать. Они быстро бы сами побежали в общежития сушиться, зима ведь была. Правда, тепло было тогда. Первоисточник – ИА «Фергана». Записал Алексей Волосевич —————————— 18/01/2023 23:59 Наталия Шулепина: 19/01/2023 07:20 J_Silver: 19/01/2023 16:37 Шуудан: — 20/01/2023 00:21 АК: 19/01/2023 19:50 Домиан: — 20/01/2023 09:58 J_Silver: 19/01/2023 21:34 Mr Zulu: — 20/01/2023 03:53 Лидия Козлова: — 20/01/2023 12:02 Василий: 20/01/2023 02:24 Валеев Эльмас: — 20/01/2023 10:03 J_Silver: — 20/01/2023 10:12 AK: 20/01/2023 10:00 J_Silver: |
————————————
Сейчас этот материал важен, потому что опять складывается ситуация, что у нас все спокойно, а там «глобальные процессы».. Как пели после войны:
Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон –
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон.
Звон плывет, плывет над всей землею,
И гудит взволнованно эфир:
Люди мира, будьте зорче втрое,
Берегите мир, берегите мир!
Берегите,
Берегите,
Берегите мир!
Музыка Вано Мурадели, Слова Александра Соболева, 1958
