tatar.uz folk history

Смешно было бы очень, что я смогла сбежать из тюрьмы!

В санатории было хорошо, кормили пять раз в день. Но я соскучилась по маме. В воскресенье в родительский день мама не пришла ко мне, а послала Альфия-опая с Дильбар-опаем. Они со мной ласково говорили, гостинца, деньги дали, а я их еле вытерпела и еще больше маму захотела, и мы с одной девочкой, её тоже звали Инна, вместе скучали: она про свою маму рассказывала, а я — про свою маму, и мы с ней решили вместе убежать.

На следующий день после второго завтрака, когда отряд свободно проводит время, мы с Инной пошли в зооуголок, который был близко от ворот и смотрели клетки с кроликами, а сами поглядывали за сторожем в будке. Выждали и быстро юркнули за ворота и зашагали очень довольные. В то время автобусы не ходили, до трамвая было очень далеко идти пешком. Мы были в одинаковых казённых одеждах: юбка белая и кофта из отбеленной бязи. На кольце сели в трамвай № 2 во второй вагон. Где мы с Инной расстались я уже не помню, но очень хорошо помню, что я струсила и поехала не домой, так как боялась маму, а поехала к нашим родственникам в Старый город на 8 трамвае на Оклан к Рукия-опаю в надежде, что при ней мама смилостивится, не заругает, потому что при родственниках мама бывает всегда весёлой. Такая хитрая я была бестия.

Тут я, конечно, опрометчиво поступила, надо было не мешкая сразу ехать домой. Рукия-опай потом часто с ужасом пересказывала: «Стоит Инночка одна и говорит: «Я маму боюсь, поэтому убежала к вам из санатория». Когда она вышла к калитке, запричитала: «Ой, Олла-а-а! Что ты наделала? Марьям ещё не знает, а тебя наверное ищут».

И пока мы с ней со Старого города доехали до Аэропорта, у нас дома сидела медсестра из санатория и рассказывала, что сбежали две девочки, одна уже дома — Инна, но не я. Мама была в ужасе, она толком и не слышала, думала уже, что я умерла: там нет, дома нет, а увидев меня стала такой злой, заплаканная и, ничего не говоря, отправила меня с медсестрой обратно в санаторий.

И Рукия-опай не помогла, как я надеялась, что мама при родственниках будет весёлая. Развеселила я её… А другую Инну её мама оставила дома, хотя смена только началась.

На другой день на утренней линейке меня позорили на весь санаторий как плохой пример. До сих пор наглядно помню как я одна стою в центре всего санатория. Все смотрели, так стыдно было, себя любимую очень жалела, но не долго. Я, вообще, долго не грущу, тем более, что меня выбрали на спектакль «Золушка», правда, я репетировала плохую Гортензию, а Золушку репетировала хорошая девочка, которая была первая в паре с воспитательницей, когда мы все парами пять раз в день строились и заходили в столовую.

Дети смеялись над моей Гортензией, у меня на голове была соломенная шляпка и вместо платья длинная юбка до пола. Ко мне стали хорошо относиться, медсестра мне первой заплетала косички. Как дома в детстве, когда тебя причёсывает мама, и ты вся устремлена навстречу ее рукам. Это наверное, чтобы я при выписке не потеряла в весе, если я буду грустить, как в первый день после побега.

Было уже начало жаркого июля, стало по ночам тепло, когда во двор санатория в отдельную летнюю веранду вынесли больных из туберкулёзного отделения, горбатых в гипсах, выздоравливающих после операции на специальных кроватях, тех которые здесь лечатся годами. Моего Алика — тоже.

И мне стало совсем хорошо. Я каждый день ходила к нему. Несколько раз я покупала по утрам у местных молочниц кислое молоко в поллитровых банках, и мы с Аликом выпивали это молоко. Вместе с Аликом мне очень скрашивало моё оставшееся пребывание, и я прожила сорок дней и сорок ночей в Аликином санатории и немного запомнила наше житьё-бытьё в «Ореховой роще».

Наши летние веранды двухэтажные, открытые, огороженные высокими барьерами. По середине вход и деревянная широкая лестница на второй этаж. Там справа кровати нашего отряда, а налево — старших девочек, внизу кровати мальчиков.

Перед тем как пойти спать днём и вечером, мы мыли свои пыльные ноги. Сандали оставляли перед входом. В фойе веранды по бокам перед лестницей ставили с двух сторон два ряда по четыре цинковых тазика с двумя ручками с теплой водой, а на полу по середине фойе до самой лестницы стелили несколько старых пеленок. Мы по очереди вставали в тазики, мыли ноги, вставали на пелёнки, проходили по ним и шли быстро наверх по лестнице, и пока дойдёшь до своей кровати ноги уже сухие.

Нянечки смотрели, чтобы кто-нибудь не пробежал с немытыми ногами, не испачкал простыни.

Когда был сон-час дворник подметал все тротуары, ведущие в павильоны, в столовую, костелянша трясла простыни и вывешивала возле прачечной. Бельё на верёвках, как и наши мокрые ноги в нашем южном городе быстро высыхали в эти летние жаркие дни. Под этот не громкий бытовой шум и приятный знакомый запах политой из арыка теплой земли в тени душистых ореховых деревьев я каждый раз привычно засыпала.

Конечно, я была настоящей непоседой, я не могла находиться где-нибудь долго, однообразие меня угнетало.

..

Алик всё ещё лежал на лечении в санатории. Нога в гипсе. Бедный ребёнок! Мальчишка в возрасте, когда надо бегать и бегать, а он и ходить не мог, и лечение болезненное. Как жалко Алика, столько натерпелся, и учёба вся насмарку пошла, хоть дети в санатории и учились, и питание, конечно, было не очень.

Алик в санатории «Ореховая роща»

Мама думала только об одном, как бы вылечить сыночка, поставить на ноги. В родительские посещения всегда ездила к нему, подкармливала. Алик уже с детства настрадался и от болей, и от вынужденной неподвижности с диагнозом туберкулёз кости и отлучённостью из дома, от мамы.

Я, когда стала записывать своё детство, от боли за Алика, безмерно жалея его, я забрасывала свои записи, не в силах это вспоминать — испытать такое в жизни маленького мальчика, и переставала записывать.

Какая тяжёлая доля выпала на всю нашу семью! Мучительно больно за наших самых близких: за безногую бабулю, за маленького Алика, за мою маму в 36 лет оставшуюся вдовой с двумя маленькими детьми.

Жизненная судьба мамы — это бесконечные беды, ее жизнь была поистине героической. Как мама пыталась бороться, пыталась выживать с такой тяжёлой судьбой! Мамина жизнь была необычной, детали оказались ужасными, сами видите.